§ 4. Герои И.А. Ефремова и их группирование по произведениям

Мир, описанный И.А. Ефремовым в своих произведениях, предельно реалистичен. Во многом это объясняется установками самого автора, но многое пришло и из его профессии ученого геолога и палеонтолога, где требовалась абсолютная точность и правдивость в описаниях. Из жизни, окружающей И.А. Ефремова, пришли и его герои, особенно герои тех произведений, действие которых происходит в XX в., а именно: «Лезвие бритвы», «Звездные корабли» и рассказы.

В повести «Звездные корабли» прототипом профессора Алексея Петровича Шатрова стал друг Ивана Антоновича Ефремова Алексей Петрович Быстров, что становится ясно всем, хоть немного знакомым с кругом общения И.А. Ефремова, даже без специальных свидетельств очевидцев1, если сравнить портрет А.П. Быстрова (рис. 3) с описанием главного героя2 (не говоря уже о подчеркнутом совпадении имен).

Рис. 3. А.П. Быстров

Вошедший снял старый военный плащ, вытер платком лицо, пригладил свои легкие светлые волосы, сильно поредевшие на темени, сел в кресло, закурил, опять встал и начал ходить по комнате, загроможденной шкафами и столами...

Необычайно ясные глаза Шатрова блестели под густыми бровями. Высокий лоб мыслителя, квадратные челюсти и резко очерченные ноздри усиливали общее впечатление незаурядной умственной силы, придавая профессору черты фанатика.

Более того, в повесть вошли их научные споры о возможном внешнем виде космических пришельцев, нашедшие первоначальное выражение в их переписке (см. письма А.П. Быстрова от 25.05.1945 г.3 с наброском предполагаемой Bestia celestis и от 12 июня 1945 г.4), откуда и попали в повесть почти без изменений: собственно, И.А. Ефремов специально попросил своего друга составить возможный портрет «небесного жителя» специально для этой повести, о чем мы уже говорили.

А.П. Быстров также стал психологическим прототипом доктора Гирина из романа «Лезвие бритвы», о чем И.А. Ефремов прямо говорит в предисловии ко 2-му изданию романа: «прототипом Гирина послужил мой покойный друг, врач и анатом, ленинградский профессор А.П. Быстров, который, увы, уже не придет ни к кому на помощь»5. Эта же мысль обозначена и в письме И.А. Ефремова к вдове покойного Г.Ю. Быстровой: «...у главного героя, доктора Гирина, есть много черт нашего незабвенного А.П.»6. Кроме того, сама судьба Гирина (ленинградец, хирург Военно-Медицинской Академии, которого неожиданно отзывают в Москву) во многом повторяет судьбу А.П. Быстрова. Свои же способности к диагностике и тип фигуры Иван Гирин получил от своего создателя — Ивана Ефремова (в то время как внешность — от итальянского актёра Амедео Наццари). О способностях отца к диагностике говорил сын писателя Аллан Ефремов: «отец обладал выраженным даром диагностики. Он мог ставить диагнозы и этим не раз удивлял врачей»7. Об этом же вспоминает сотрудница Палеонтологического института М.Ф. Лукьянова8. Впрочем, И.А. Ефремов и самого себя вывел в прологе к роману в виде мальчика Вани на выставке камнереза Денисова-Уральского9. Недаром и Сима Металина, ставшая третьей женой Гирина, по утверждениям очевидцев, во многом списана с третьей10 жены И.А. Ефремова Таисии Иосифовны Юхневской11, хотя некоторые биографические подробности ей достались от первой жены писателя Ксении Николаевны Свитальской, внучки командира миноносца «Безупречный», что также было отражено в романе. Тот же образ Таисии Иосифовны отражен в последнем романе — «Таис Афинская», что видно сразу из посвящения: «Т. И. Е. — теперь и всегда» (V. 3 С. 14).

Так же в романы И.А. Ефремова перешло и его личное отношение к работе. В «Лезвии бритвы» Андреев говорит о роли начальника: «Начальник — тот, кто в трудные моменты не только наравне, а впереди всех. Первое плечо под застрявшую машину — начальника, первый в ледяную воду — начальник, первая лодка через порог — начальника; потому-то он и начальник, что ум, мужество, сила, здоровье позволяют быть впереди» (IV С. 313). А уже упоминавшаяся М.Ф. Лукьянова, соратница И.А. Ефремова по монгольским экспедициям, где он был начальником, вспоминала: «Он работал наравне со всеми. Ящики грузил, монолиты. А когда застревали машины, то он первым плечо подставлял»12. И она же говорит, что «мне кажется, что он мог останавливать свое сердце, а потом запускать»13. Эти потрясающие способности в остановке сердца обнаруживаются у Фай Родис — главной героини романа «Час Быка».

Вообще, герои И.А. Ефремова во многом похожи на него самого и его друзей-геологов: такие же высокие, сильные, спокойные, молчаливые, напоминающие «осторожно ступающего исполинского слона» (V. 2 С. 77), шествующего по африканской саванне. Как замечали его биографы Е. Брандис и Вл. Дмитревский, «герой Ефремова — человек мысли и действия — образ в значительной степени автобиографический, во всяком случае, психологически близкий автору»14. То же самое отмечал и А. Казанцев: «И пусть это покажется фантастическим, но все герои, о которых говорится в этих рассказах (сборник «Пять румбов». — Е.А.), — юный красноармеец, «сын полка», матрос, штурман дальнего плавания, палеонтолог, доктор биологических наук и профессор, горный инженер, геолог и писатель — на самом деле воплощают образ одного человека — Ивана Антоновича Ефремова»15. Недаром и сибиряк Селезнев получает способность к эйдетическому воображению, присущую самому Ефремову, о чем можно сделать вывод по методам его работы над произведениями: сначала он должен «до мельчайших подробностей зрительно представить себе ту картину, ту сцену...»16 (курсив авт. — Е.А.), которую собирается описывать. Таким образом, зная некоторые подробности биографии И.А. Ефремова, мы можем добавлять кое-какие подробности к характерам героев, и, наоборот, — по героям мы можем судить о характере их создателя, что было замечено фактически сразу после выхода «Рассказов о необыкновенном» и его первой повести «Звездные корабли»: «единственным ярко очерченным героем произведений Ефремова является сам автор, личность которого проступает в каждой детали»17. Об этом же писал и С. Павлов: «Его произведения — совершенно ясный и всем понятный автопортрет его духовной сущности, написанный во весь рост»18.

Героев «Туманности Андромеды» часто обвиняли в абстрактности19, «однообразии и суховатости»20, в отстраненности и холодности, «суровости и приподнятости»21, говорили об отсутствии у них «нежности и жалости»22, замечали, что они «идеальны, но не индивидуализированы»23, кто-то, как вспоминал В. Дмитревский, называл их «холодными ангелами»24. Хотя были и противоположные мнения: «были преодолены статичность героев, описательность картин идеального общества и другие слабости утопической литературы»25, «каждый персонаж обладает своим складом интеллекта, строем чувств, своим характером»26, но таких мнений было, к сожалению, немного. Частично на «идеальном» восприятии героев отразился «изящный и холодный» стиль писателя, о чем мы уже говорили. А частично, думается, это было сознательное решение, направленное программной статьей А. Беляева «Создадим советскую научную фантастику»: «Писатель может изобразить человека будущего с огромным самообладанием, умением сдерживать себя, свои чувства, порывы, эмоции. И возможно, что писатель очень точно предугадает эту черту в характере человека будущего и даст прекрасный портрет. А читателю может показаться такой человек бесчувственным, бездушным, холодным и не возбуждающим симпатий...»27 Именно такие герои действуют в произведения И.А. Ефремова о будущем, и именно так их часто встречала читающая публика. Хотя даже недоброжелатели вынужденно признавали, что «гротескные, экзотические фигуры — рабы и путешественники Египта, мастера хризоэлефантинной скульптуры в древней Греции, существа из далеких миров — неизменно оказывались у него выпуклее и интереснее»28. То есть тут уже невозможно говорить о недостатке литературного таланта автора, да и перечисление герое весьма характерно — автор статьи явно воспринимает их как единый тип.

В любом случае этот общий тип героев-мужчин переходит из романа в роман и прослеживается во всех его произведениях от «Рассказов о необыкновенном» до посмертно изданного романа «Таис Афинская». Как формируют эту мысль Е. Брандис и Вл. Дмитревский в своей монографии: «Герои Ефремова, пришедшие к нам из Древнего Египта, связаны незримыми нитями не только с палеонтологами и геологами из «Рассказов о необыкновенном», но и с людьми далекого будущего из «Туманности Андромеды». Все они искатели!»29 Однако если присмотреться, можно поделить этот общий тип на следующие подтипы: воин, художник/Учитель30, хороший человек. Точно так же, как и женщины в его произведениях бывают двух типов, которые условно можно классифицировать как «подруга» и «воительница», причем иногда проявляется стремление объединить эти роли, но это не всегда получается.

Все типы героев можно свести в некую таблицу для большего удобства.

Таблица 9. Герои-мужчины

Произведение Мужчины
воин художник Учитель «хороший человек»
«Путешествие Баурджеда» Уахенеб жрец Тота Баурджед
«На краю Ойкумены» Кави Пандион Кидого
«Таис Афинская» Александр Клеофрад философ с Делоса Леонтиск
Лисипп Неарх
«Лезвие бритвы» Гирин Даярам Витаркананда Селезнев и др.
«Туманность Андромеды» Эрг Ноор Рен Боз Дар Ветер
Карт Сан
Мвен Мас
«Час Быка» Гриф Рифт Ритин Кин Рух Таэль
Ген Атал Соль Саин Эрф Ром31 Вир Норин
Серые Ангелы Гзер-Бу-Ям
Чойо Чагас

Мы не случайно ввели такую, казалось бы, оценочную категорию «хороший человек». И.А. Ефремов в своей статье «Наклонный горизонт» писал, что «никакого другого главного героя, кроме положительного, в новой литературе и не может быть»32, соответственно, и появляется этот положительный герой во всех произведениях писателя, поскольку И.А. Ефремов всегда был очень последователен в своих требованиях, и, в первую очередь, обращал их на самого себя.

Чаще всего герои Ефремова появляются в «тройке»: «хороший человек» — воин — художник (самый яркий пример — Кидого-Кави-Пандион из повести «На краю Ойкумены»), но это достаточно условная связка. В зависимости от ситуации могут появляться дополнительные персонажи или тройка может урезаться с выпадение воина или «хорошего человека» или вместо художника может встать Учитель (поэтому эти типы и рассматриваются вместе, так как являются взаимозаменяемыми фигурами). Параллель «художник-Учитель» связана с тем, что для русской традиции характерно четкое осознание и принятие творцами культуры ответственности за тот резонанс, который могут вызвать их произведения, поэтому «русский художник, наследующий отечественные традиции, всегда воспринимает себя как Учитель»33. При этом не имеет значения, кто на самом деле этот художник — индус, эллин или негр — важно, что автор, осознанно или нет, чувствует и использует эту особенность сознания. К тому же в некоторых случаях под «воином» или «художником» может подразумеваться «ученый» (в зависимости от того, к какому складу характера принадлежит герой). Поэтому иногда мы не можем точно определить тип героя и обозначаем его как промежуточный и сочетающий в себе обе стороны.

Конечно, в больших романах у И.А. Ефремова не три и даже не четыре героя, поэтому там тройки могут активно меняться в своем составе или их может быть несколько. Но «художник» обязательно будет присутствовать в любом романе: по словам Т.И. Ефремовой Иван Антонович питал к художникам особое пристрастие, как к людям, способным «останавливать мгновения текучего песка времени, увековечивая тленную красоту в нетленных творениях искусства»34. Также почти во всех произведениях будет появляться «ученый». Это, возможно, связано с тем, что в личности самого Ефремова все время соседствовали Иван Ефремов-художник и Иван Ефремов-ученый, и таким образом в его творчестве появляются два героя, «как раздвоенное alter ego писателя»35. Кроме того, художника и ученого объединяет творчество: творчество в работе, творчество в искусстве. То самое творчество, которое герои «Туманности Андромеды» ценят больше всего и ради которого идут на сознательное сокращение сроков жизни36: «Кто же оставит работу ради лишних лет жизни?» (III С. 225).

Женщины чаще всего появляются в паре подруга — воительница.

Таблица 10. Герои-женщины

Произведение Женщины
подруга воительница
«Таис Афинская» Таис Эгесихора
Гесиона Эрис
«Лезвие бритвы» Сима Рита
Леа Сандра
«Туманность Андромеды» Веда Конг Эвда Наль37
Чара Нанди Низа Крит
«Час Быка» Чеди Даан Фай Родис
Сю-Те Эвиза

Возможно, группировка героев «двойками» и «тройками» связана с пересечением влияний сказочной и пифагорейской традиций, к которой, как и к большинству древних философских учений, И.А. Ефремов относился с большим уважением, что заметно в его произведениях, в частности, в «Таис Афинской». От сказки в фантастический мир И.А. Ефремова проникла поэтика «коллективного» героя и сама внутренняя убежденность в необходимости некой «магии чисел», а от пифагорейцев — содержание, суть этих числовых комбинаций.

Как известно, еще в 1963 г. И.П. Лупанова обратила внимание на появление в литературной сказке «коллективного» героя, который обеспечивает благоприятное развитие сюжета именно в силу своей коллективности: «Известно, что народная сказка знает одного центрального героя, на плечи которого и ложится вся тяжесть борьбы. Правда, положительный герой фольклорной традиции всегда встречает «добрых помощников», которыми оказываются благодарные ему животные, пленные красавицы и даже сама Баба-яга. Но это именно помощники, лишь облегчающие герою (главным образом, советами) выполнение трудной задачи. Советская литературная сказка, начиная с блестящего романа Ю. Олеши, создает свою традицию: от изображения героя-одиночки к изображению героя-коллектива. Не оружейник Просперо, и не гимнаст Тибул, и не доктор Гаспар Арнери, но и Просперо, и Тибул, и доктор Арнери, и сероглазая Суок, и еще многие другие, все вместе, оказались победителями Трех Толстяков»38. И еще раз подчеркнула эту особенность в своей обобщающей монографии: «вместо традиционного народно-сказочного героя-одиночки здесь — одерживающий победу коллектив»39. Е.М. Неёлов в дальнейшем расширил этот тезис и указал, что он «относится не только к советским сказкам 20—30-х гг., но и ко всему литературному сказочному жанру в целом»40, и, вообще, является универсальной закономерностью для литературной сказки, как русской, так и европейской41. При этом Е.М. Неёлов обращает внимание, что именно такое внешнее нарушение народной традиции героя-одиночки позволяет сохранить внутренний смысл «борьбы всем миром»: поскольку в народной сказке герой — не личность, и даже не тип, а некая всеобщая фигура, ведь именно «коллектив (род — народ) борется со Злом и побеждает его»42. Таким образом, в литературной сказке роль «борьбы всем миром» играет не символический герой народной сказки, а подробно прописанный коллектив, в котором прослеживается четкое распределение ролей. Эти же закономерности наблюдаются и в фантастической литературе, достаточно вспомнить разнообразные «компании приключенцев» и экипажи космических кораблей. Кстати, все фэнтезийные компании состоят из нескольких типов героев, но обязательно в них появляется тройка воин — вор — маг43, которая может благополучно преодолевать различные препятствия на своем пути, не обзаводясь божественными помощниками, как это происходит в народной сказке. Перераспределение функций фольклорного архетипа дает писателю отсутствующую в фольклорной сказке возможность построения различных, порой весьма запутанных и причудливых сюжетных коллизий44, на что мы уже обратили внимание применительно к творчеству И.А. Ефремова, а также позволяет добиться еще большей детализации и иллюзии достоверности: когда чудесные способности равномерно распределены в группе, они не представляются такими уж суперчудесными.

Также надо учитывать, что Е.М. Неёловым было отмечено четкое разграничение природы фантастического мира, в зависимости от того, действует ли там герой-одиночка или герой-коллектив: «в литературно-сказочных произведениях, где действует герой-коллектив, имманентно возникает ощущение (и констатация) доброй основы мира при всех возможных опасностях и трудностях, подстерегающих персонажей в этом мире»45. Если же в литературной сказке вместо коллектива действует герой-одиночка, то это «напрямую соотносится со злой природой изображаемого мира или же с временным подавлением доброй основы сказочного мироздания силами зла»46. Таким образом, помня о поразительной доброте мира И.А. Ефремова, о его желании описать самое лучшее и светлое, мы неминуемо приходим к подтверждению необходимости коллективного героя. Вопрос остается только в том, сколько же героев должно быть в произведении для успешного преодоления встречающихся коллизий. И тут ответ дает пифагорейско-орфическая традиция.

Мы можем уверенно говорить о связи этих двух традиций. Философию орфиков часто ставят в пару с воззрениями Пифагора и основанного им в Кротоне союза, поскольку «обе секты неоднократно сливаются, и часто бывает невозможно определить, которая из двух сторон воздействует на другую»47. Известно, что авторами древне-орфических гимнов были или люди, известные нам как члены пифагорейских общин, или «обитатели тех местностей, в которых ранее всего распространилось учение Пифагора»48. По свидетельству Диогена Лаэртского49, Пифагор был учеником Ферекида из Сироса (VIII:2), которого Т. Гомперц называл «если и не древнейшим из всех, зато первым представителем»50 орфического учения, жизнь которого можно приурочить к определенной эпохе (расцвет 544—541 гг. до н. э.). Таким образом, прослеживающаяся идейная связь подкрепляется личным знакомством.

Книга Пифагора «Священное слово» не сохранилась, но с изложенными в ней принципами нас знакомят произведения его последователей. Из рассуждений Ямвлиха Халкидского становится ясно, что философ считал единицу первоначалом и первопричиной всего, двойку, первое четное число, соотносил с Великой Матерью, а тройку, первое «рожденное» число (единица плюс двойка), — с Богом-Сыном, первым рожденным богом51. Это позволяет соотнести единицу с божественностью, двойку — с женским началом, а тройку — с мужским. Такое распределение чисел характерно не только для философии пифагорейцев, но и для мифологии в целом, откуда оно и было, без сомнения, позаимствовано Пифагором и его учениками, ведь «двоичность — универсальный способ передачи женского начала на знаковом уровне»52. Вспомним хотя бы Рода и двух Рожаниц, Деметру и Персефону и других богинь, которые часто появляются в паре.

Таким образом, поскольку тройка является священным «мужским» числом, три героя-мужчины создают стабильную рабочую группу, хорошо приспособленную для решения различных задач: Кидого — Кави — Пандион возвращаются на родину из египетского плена («На краю Ойкумены»), Мвен Мас — Рен Боз — Дар Ветер исследуют космос при помощи Внешних станций («Туманность Андромеды»), Чезаре — капитан Каллегари — лейтенант Андреа борются с негодяем Флайяно («Лезвие бритвы»). Такая группа благополучно выполняет то, для чего была создана, после чего может распасться. Иные конфигурации благополучного исхода дела не гарантируют, о чем подробнее будет сказано дальше.

В то же время три героини-женщины представляют собой весьма неустойчивое образование, которое, стремясь к цельности и устойчивости, обычно сокращается до «двойки» — священного «женского» числа. Чаще всего развал такого сообщества до устойчивой группы, то есть до пары, происходит через смерть героини.

Наиболее яркие примеры можно найти в романе «Таис Афинская». К изначально стабильной, проверенной временем паре афинских гетер (Таис и Эгесихора) присоединяется фиванка Гесиона, группа теряет свою совершенную целостность, происходит переезд в Египет, где Эгесихора погибает — устойчивость восстанавливается. В дальнейшем к паре Таис — За-Ашт (рабыня Таис), которая благополучно преодолела путь от Мемфиса египетского до Персии, присоединяется падшая жрица храма Кибелы — Эрис, группа становится нестабильной и За-Ашт почти сразу пытается ее покинуть, сначала оставшись в храме, а потом уехав с мужем в Македонию, и снова появляется стабильная пара Таис — Эрис. В Вавилоне к ним присоединяется Гесиона, что снова приводит к дисбалансу, который окончательно ликвидируется гибелью Гесионы вместе с Неархом и его флотом в их пути вокруг Африки.

«Таис Афинская» — не единственный роман, в котором прослеживается эта закономерность. Те же самые тенденции прослеживаются и в других романах И.А. Ефремова.

В «Лезвии бритвы» к паре Сандра — Леа в Индии присоединяется Тиллоттама, что приводит к нарушению гармонии и гибели индийской танцовщицы. В «Туманности Андромеды» к сложившейся паре подруг Веда Конг — Эвда Наль на короткое время присоединяется Низа Крит — устойчивость нарушена, и Низа отправляется в экспедицию к Ахернару, из которой не будет возврата.

Как уже говорилось, попытки тем или иным образом изменить благоприятный состав групп (две женщины, трое мужчин) приводят, обычно, к трагическим последствиям. Особенно хорошо это заметно на примере «Часа Быка», где наблюдается крайне интересная ситуация, связанная с изменением количественно-качественного состава групп героев.

Изначально в группе звездолетчиков, высадившихся на Тормансе, четыре женщины — с точки зрения пифагорейцев число также женское и стабильное — и трое мужчин — также «священное» число. Однако развитие сюжета предполагает посещение диких областей планеты, и в этот путь отправляются три героя — Ген Атал, Тор Лик и Тивиса Хенако. С точки зрения «магии чисел» трое мужчин могли бы совершить этот путь благополучно, но группа неоднородна, целостность утрачена, и, таким образом, трагический финал предрешен, что прекрасно понимают и сами герои: «Тивиса прислушивалась к своим ощущениям — они отчетливо суммировали гибельный итог» (V. 2 С. 241). Еще интереснее, что вместе с сознанием безысходности героиню преследует «странное ощущение вины» (там же), как будто она виновата в происходящем. С точки зрения этики и психологии и героев романа, и читателей, вины на Тивисе нет никакой — виновато трагическое стечение обстоятельств, но внутренняя логика фантастического мира, построенного в том числе и с учетом сказочно-мифологических законов, эту вину допускает: именно ее присутствие нарушает целостность группы, она как бы нарушает некий запрет, и последствия сразу же сказываются. Этот легкий отголосок ненапрасного чувства вины проскальзывает и в сюжетных деталях, поскольку именно Тивиса показывается диким бандитам, в которых превратилось местное население, и демаскирует всю группу, и именно из-за ее любви к быстрой езде батареи, которые могли бы позволить продержаться до прихода помощи, оказываются разряжены. Как результат, все трое погибают, но их гибель ставит под удар благополучное возвращение остальной части экспедиции, так как теперь уже там нарушается баланс: четверо оставшихся — один мужчина (Вир Норин) и три женщины (Фай Родис, Чеди Даан и Эвиза Танет), то есть две нестабильные группы. Таким образом, трагический финал предрешен и здесь.

Тут нам снова надо вспомнить о подмеченной Е.М. Неёловым закономерности: группа героев действует в условно «добром» мире или в мире, временно утратившем свою доброту, и способна благополучно вернуть миру его природу. Действуя в одиночку, герой может одержать победу, но злой природы изображаемого фантастического мира это не изменит53. Поэтому у Вир Норина сразу возникает масса проблем. Он остался один, и для изменения явной инфернальной природы мира Торманса ему нужен или коллектив, или его личный переход на принципиально другой уровень. Шансы благополучно вернуться на звездолет у него есть только в одном случае, если он осознает свою исключительность, то есть «божественность» (так как единица в пифагорейской философии — священное число Бога). Но в случае обретения божественного достоинства на звездолете, где все равны, ему не место, что прекрасно понимает и сам Вир Норин, поэтому он остается на планете, где может выполнять свою функцию. Это решение все равно в итоге приводит его к гибели, но это будет гибель во имя спасения планеты и ее населения, а такое поведение характерно для сакральных персонажей-дарителей (вспомним, например, греческого титана Прометея или классический вариант искупительной жертвы Христа). Недаром на памятнике Вир Норину, кроме него самого, изображены еще и его дары человечеству Торманса — «матовый кубик ИКП и блестящий овал ДПА» (V. 2 С. 452). При этом, что примечательно, в эпилоге романа мы видим памятник землянам, обеспечившим возрождение Торманса: Вир Норин, Сю-те, Фай Родис, Гзер-Бу-Ям и Таэль — типичная абсолютно стабильная группа: две женщины (подруга-воительница) и трое мужчин (учитель (Вир Норин по отношению к всему человечеству Торманса), воин, хороший человек). Для изменения природы мира создался стабильный «коллективный герой», который успешно выполнил свою задачу.

Если же рассмотреть получившуюся после смерти трех звездолетчиков в Кин-Нан-Те нестабильную женскую троицу Чеди — Эвиза — Фай Родис, то можно заметить, что женская группа методом проб и ошибок стремится вернуть себе целостность: на Чеди нападают хулиганы и тяжело ее ранят. Однако женская группа не просто устойчива в паре, она устойчива, когда это пара «подруга-воительница», а в данном случае мы имеем четко определяемые функции: Чеди — подруга, Родис и Эвиза — воительницы, поэтому устранение Чеди нецелесообразно, оно не принесет желаемого эффекта, поэтому звездолетчицу спасают. Для жертвы во имя относительно благополучного финала нужна «воительница», то есть или Фай Родис, или Эвиза Танет. Чеди и Эвиза, составляя устойчивую пару «подруга» — «воительница», возвращаются на звездолет, после чего сомнений в дальнейшей судьбе Фай Родис и Вир Норина уже быть не может — они погибают.

Таким образом, герои И.А. Ефремова действительно стремятся к образованию устойчивых групп, приспособленных для совершения определенных действий, предполагаемых сюжетом произведения. При этом идеальная группа героев состоит из трех человек, а героинь — из двух. Так же желательно, чтобы в каждой из групп были представители всех типов героев: такие группы характеризуются большей устойчивостью и удачливостью в достижении поставленных целей (например, пары Таис — Эрис или Таис — Эгесихора, состоящие из героинь разных типов, оказываются стабильней пары Таис — Гесиона или Таис — За-Ашт, где обе героини принадлежат к одному типу «подруга»).

Также очень важно отметить, что иногда в описаниях героев проскальзывают общие черты, часто напоминающие о герое другого романа и таким образом расширяющие свое «семантическое поле», вызывая ассоциативные связи со всем творчеством И.А. Ефремова. Например, красновато-медный загар, как внешняя характеристика, связывает Сандру (IV С. 185), Таис (V. 3 С. 15) и Чару Нанди (III С. 189), а рыжие волосы — Сандру, Эвизу (V. 2 С. 99) и Низу (III С. 7), в то время как у Фай Родис и Эрис одинаково яркие глаза редкого цвета: зеленые и сапфирово-синие (крайне необычные при темной коже). Возможно, необычный цвет глаз является отличительным признаком категории «воительница» (сюда можно добавить и Эвизу с ее «топазовыми кошачьими» (V. 2 С. 99) глазами54), в то время как у всех героинь типа «подруга» глаза серые (у Симы, Сю-Те) или синие (у Чеди, Чары, таинственной «девушки с Тукана» (III С. 58)).

При этом большинство героинь, если позволяют обстоятельства, одеваются примерно одинаково: в короткое платье с пышной юбкой и низко открытой грудью — фасон, придуманный очень давно и, который, по мнению автора, никогда не выйдет из моды, о чем говорит Сандра, героиня его романа «Лезвие бритвы» (IV С. 462). Это мнение подтверждается и авторской ремаркой в «Туманности Андромеды», где говорится, что Веда Конг «надела лучший из нарядов, наиболее красивший женщину и изобретенный тысячи лет назад, в эпоху критской культуры» (III С. 39). В разное время мы можем заметить, что невеста Гриф Рифта запечатлена на фотографии в широком платье с низко открытой грудью (V. 2 С. 43); Фай Родис появляется перед инженером Таэлем в домашней земной одежде: «Тугой корсаж с низко открытыми плечами и широкая юбочка, стянутая в талии черной лентой и ложащаяся свободными складками» (V. 2 С. 204); Веда Конг приходит на выступление в следующем наряде: «Низко открытая грудь поддерживалась корсажем из голубой ткани. Широкая и короткая юбка, расшитая по серебряному полю голубыми цветами, открывала голые загорелые ноги» (III С. 39). Другие героини, по возможности, одеваются примерно так же. Таким образом, авторские предпочтения не меняются на протяжении все творческой жизни: от «Туманности Андромеды» (1957) до «Часа Быка» (1970) женские персонажи его произведений носят одежду, являющуюся видоизмененным костюмом критской эпохи, известным нам по знаменитой критской статуэтке «Богиня со змеями».

Но кроме чисто внешних характеризующих описательных деталей всех героев объединяет устойчивое внутреннее сходство, проявляющееся весьма разнообразно, хотя самое главное в этом — интерес к истории. Ею интересуются (или профессионально занимаются) все: от Пандиона, который с удовольствием изучает историю и этнографию встреченных на пути племен, до любимых героинь И.А. Ефремова — Веды Конг и Фай Родис, — которые сделали историю своей специальностью. И их роль важна не только на Земле, но и в мирах Великого Кольца. Недаром лекцию о Земле, предназначенную для передачи другим планетам, читает именно Веда Конг. Свое принципиальное отношение к истории как матери всех наук И.А. Ефремов ясно и четко формулирует в романе «Час Быка», где главой звездной экспедиции он делает историка — Фай Родис, которая при первой же встрече сообщает владыке планеты Чойо Чагасу, что «у нас, на земле история — важнейшая отрасль знаний, наука наук» (V. 2 С. 140), и ее слова чуть позже подтверждает Вир Норин: «вершина, куда сходятся в фокусе все системы познания, у нас история» (V. 2 С. 425). Таким образом, отношение к истории как бы маркирует положительного героя: Сю-Тэ, возлюбленная Вира Норина, говорит, что «история всегда была для меня самым интересным предметом в школе...» (V. 2 С. 391), постулируя себя как положительную героиню, а Чойо Чагас не только сам не интересуется прошлым, но и запрещает кому бы то ни было изучать его: инженер Таэль (показательно само решение придать в помощь историку — инженера) говорит: «Все, что касается нашего появления здесь, запрещено. Так же запрещена вся информация о периодах Большой Беды и Мудрого Отказа. <...> Владыки Ян-Ях не разрешают никому изучать так называемые запретные периоды истории» (V. 2 С. 143). Таким образом, еще не узнав ни об одном поступке владыки Торманса, мы уже знаем авторское отношение к нему и возглавляемому им режиму.

Итак, единство героев, их типов, характеров и интересов подчеркивает единство мира, созданного писателем, и углубляет наше понимание произведений И.А. Ефремова, связывая их в единую цепь.

Примечания

1. Чудинов П.К. Иван Антонович Ефремов (1907—1972). С. 47.

2. Иодко О. Капитан «Звездных кораблей» А.П. Быстров — врач, художник, палеонтолог. — URL: http://iae.makorzh.ru/Bystrow/iodko/index.htm

3. Переписка Ивана Антоновича Ефремова. С. 141—144.

4. Там же. С. 144—146.

5. Ефремов И.А. От автора // Ефремов И.А. Собрание сочинений: В 5-ти т. Т. 4. Лезвие бритвы. М., 1988. С. 6.

6. Бойко Н.В. От составителя (Об эпистолярном наследии И.А. Ефремова) // Иван Антонович Ефремов. Переписка с учеными. Неизданные работы. М., 1994. С. 31.

7. Ефремов А. Воспоминания об отце. С. 27.

8. Ахметов С.Ф. Рядом с Ефремовым // Уральский следопыт. 1996. № 8—9. С. 22.

9. Чудинов П.К. Иван Антонович Ефремов (1907—1972). С. 173.

10. Несмотря на то, что в классических источниках упоминаются только две жены писателя (Елена Дометьевна Конжукова и Таисия Иосифовна Юхневская), сейчас принято считать, что первой его женой была Ксения Свитальская.

11. Чудинов П.К. Иван Антонович Ефремов (1907—1972). С. 55.

12. Ахметов С.Ф. Рядом с Ефремовым. С. 22.

13. Там же. С. 23.

14. Брандис Е.П., Дмитриевский В.И. Реальность фантастики. С. 169.

15. Казанцев А. От ящеров до дальних звезд. С. 5.

16. Ефремов И.А. На пути к роману «Туманность Андромеды». С. 150.

17. Лазарев М. О научной фантастике в творчестве И.А. Ефремова: Доклад на II сессии «Литературно-критических чтений» в Ленинградском доме детской книги. Декабрь 1955 г. // О литературе для детей. Вып. 2. Л., 1957. С. 34.

18. Павлов С. Стратегия поиска. (К 70-летию со дня рождения И.А. Ефремова) // Фантастика-77. Сборник. М., 1977. С. 328.

19. Брандис Е.П., Дмитриевский В.И. Через горы времени. С. 180.

20. Бритиков А.Ф. Русский советский научно-фантастический роман. С. 223, 256.

21. Андреев К. Мир завтрашнего дня. С. 246.

22. Там же.

23. Геллер Л. Вселенная за пределом догмы: Размышления о советской фантастике. С. 164.

24. Дмитревский В. «Эра Великого Кольца» — ее создатель и герои. С. 54.

25. Краткий очерк истории русской советской литературы. 1917—1980. Л.: Лениздат, 1984. С. 291.

26. Солодовников С. С верой в будущее человечества // Ефремов И.А. Туманность Андромеды. Минск: Юнацтва, 1987. С. 9.

27. Беляев А. Создадим советскую научную фантастику // Детская литература. 1938. № 15—16. С. 7—8.

28. Успенский Л. Лучшее — друг хорошего (Выступление на сессии литературно-критических чтений) // О литературе для детей. Вып. 2. Л.: Детгиз. 1957. С. 54.

29. Брандис Е., Дмитревский В. Через горы времени. С. 106.

30. Нам кажется разумным использовать заглавную букву, так как речь идет не о профессии, но о призвании.

31. Несколько раз упоминающийся в тексте «древний» мыслитель, отражающий собственные взгляды И.А. Ефремова, чье имя явно происходит из слияния «Ефремов» и «Эрих Фромм».

32. Ефремов И.А. Наклонный горизонт. С. 52.

33. Баркова А.Л. «Шлейф, забрызганный звездами»: Мифологические универсалии в современной живописи космистов. — URL: http://mith.ru/alb/mith/shleif.htm

34. Воронина Е., Матонина Э. Рапсодия для Таис. С. 22.

35. Липин С.А. Красота как высший смысл бытия (Парадоксы феномена И. Ефремова) // Иван Ефремов — ученый, мыслитель, писатель. Взгляд в третье тысячелетие: предвидения и прогнозы. Пущино-на-Оке, 1998. С. 111.

36. Гуревич Г.И. Через тысячу лет. С. 109.

37. Правда, Г. Гуревич заявляет о схожести Веды и Эвды [Гуревич Г. Указ. соч. С. 110], но поскольку он в принципе не делит героинь на типы, то мы будем настаивать на разделении, так как Эвда Наль представляет собой гораздо более сильный и активный психотип, чем более склонная к созерцанию Веда Конг.

38. Лупанова И.П. Любитель Необыкновенных Историй: (Сказочник В. Каверин) // Детская литература. 1963. М., 1963. С. 72—73.

39. Лупанова И.П. Полвека: советская детская литература. 1917—1967: очерки. М., 1969. С. 283.

40. Неёлов Е.М. Фольклорный интертекст русской фантастики. Петрозаводск, 2002. С. 64.

41. Там же. С. 66.

42. Там же. С. 67.

43. Это распределение ролей стало настолько привычным и распространенным, что появились даже песни на эту тему. Например, песня Филигона Кендера «Файтер, клирик, вор и маг», в которой перечисляются те же самые «профессии» только с добавление проводника божественной силы, что на самом деле, в фантастической литературе появляется не так уж и часто, а в научно-фантастической — никогда.

44. Неёлов Е.М. Фольклорный интертекст русской фантастики. С. 71.

45. Там же. С. 67.

46. Там же. С. 68.

47. Гомперц Т. Греческие мыслители. СПб., 1911. Т. 1. С. 108.

48. Там же. С. 120.

49. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986.

50. Гомперц Т. Греческие мыслители. С. 77.

51. Ямвлих Халкидский. Жизнь Пифагора / Пер. с др.-греч. и комм. В.Б. Черниговского. М., 1997. С. 111.

52. Баркова А.Л. «Шлейф, забрызганный звездами».

53. Неёлов Е.М. Фольклорный интертекст русской фантастики. С. 68—69.

54. Впрочем, здесь у нас есть некоторая загадка, которую И.А. Ефремов оставил, по всей видимости, специально. Дело в том, что топазы бывают двух видов: желтые и голубые, поэтому, пользуясь только этой цитатой, точно определить цвет глаз Эвизы не представляется возможным, хотя, скорее всего, они были желтыми — этот цвет лучше согласовывается с определением «кошачий», к тому же в тексте есть указание, что глаза Эвизы — «очень редкие» (V. 2 С. 100), а такое утверждение вряд ли было бы целесообразно, если бы речь шла о голубых глазах. Точно называется цвет ее глаз только в конце романа: «желтые глазищи сияют» (V. 2 С. 310), а до этого мы можем только делать предположения. И это не единственный случай в творчестве И.А. Ефремова, когда мы не можем точно определить цвет глаз персонажа: в романе «Таис Афинская» у скульптора Клеофрада «глаукопидные» глаза, как и у богини Афины, но в греческом языке прилагательное glaukopis означает всего лишь «совиный», «совоокий» (у Гомера), а применительно к цвету — «светлый», «светло-голубой», «синеватый», «светло-серый», «серо-голубой», а в латинском языке это слово было заимствовано со значением «серо-голубой, зеленоватый или светло-синий», так что точно определить цвет глаз Клеофрада, как и самой богини, мы не можем, хотя традиционно считаем, что у Афины глаза голубые (несмотря на то, что сами совы все-таки серые!).