И.А. Ефремов — Ю.А. Орлову

Улан-Батор

13 апреля 1948 г.

Дорогой Юрий Александрович.

Не откажите известить телеграфно о получении сего письма, поскольку оно также содержит важные для дальнейшей работы вопросы.

Сначала несколько слов о первом маршруте. Мы выехали 18-го рано утром и 20-го уже были на Баин-Ширэ. Пока раскапывался скелет, я отправился искать Ардын-Обо по целому ряду данных, извлеченных Рождественским из Эндрюса и Морриса1. Все эти данные, несмотря на наши усилия разобраться, были столь же неточны, сколь и противоречивы. Однако поиски увенчались успехом, и на второй день их мы убедились, что Ардын-Обо найдено, даже гнездо орла, описанное Эндрюсом, оказалось на прежнем месте. Настоящее название этого места — Эргиль-Обо. Это гигантская штука, однако сравнительно бедная костьми, и для успеха работы там необходимо отыскивать редкие скопления. Такое скопление мы разыскали и заложили там раскопку — оказалось поразительное богатство нижних челюстей — около 14 штук в одном маленьком участке. Есть и черепа. Бо́льшая часть остатков принадлежит носорогу, вероятно кадуркотериуму, однако есть и совсем странные кости, возможно принадлежащие Ардыниа прекокс, поскольку я не знаю, что это за штука. Титанотерии более редки, но есть ряд остатков крупных и хорошей сохранности — части черепов, нижние челюсти, кости конечностей. Извлечены полные челюсти маленьких грызунов, много челюстей мелких артиодактилов, совсем крохотных, есть крупные хищники типа гиэнодона. Довольно много костей птиц (мелких), однако найдено бедро гигантской птицы. Очень много черепах, есть и почти полные панцири. В общем около двух тонн погрузили в машины (считая разумеется с тарой). Сия экскурсия и была тем сюрпризом, на который я Вам намекал и который готовился для Вас к весенним московским дням.

В выемке скелета на Баин-Ширэ мы испытали чрезвычайные затруднения как по огромным размерам скопления, так и по необычайной твердости этой распроклятой глины. Сначала разрубили все скопление только на две части, но получившийся огромный монолит, весом около четырех тонн, разбился при поднимании его с помощью Студера. Наши техснабовские канаты — невероятное говно, лопнули, хотя мы, учитывая их непрочность, скрутили вместе четыре каната. Много было матерщины в бесстыжие глаза Блиндера, Долгополова и прочих наших хоз[яйственных] деятелей. Разбившийся монолит собрали по частям в ящики, и, признаюсь, я вздохнул с облегчением — этот чудовищный «гранит» (как его называл Пронин) легко мог стать намогильной плитой для всей экспедиции и особливо для ее автопарка.

Вторую часть скелета я уже, не колеблясь, разрубил еще на две — эти два монолита взяли и отгрузили сравнительно легко. Теперь все это уже в прошлом, ибо сей зверь лежит на нашем складе в Улан-Баторе, однако мы едва доехали с нашими перегруженными машинами. Скелет весьма интересен, насколько можно судить, это какой-то нового характера цератопс. На соседней красной горке — «Створной», Малеев нашел таз и часть позвоночника крупного динозавра, взятые отдельным монолитом. Кроме того, в главном костеносном горизонте найдена часть скелета стиракозавра — часть черепа, позвонки, ребра, кости конечностей. Рождественский нашел в красных глинах почти полный скелет небольшой черепахи. Есть и другие находки. Предпринял еще краткую экскурсию на Хара-Хутул, там в очень интересном подбазальтовом горизонте мы нашли ряд более полных костей, чем в прошлом году. Рождественский нашел громадную глыбу с хорошими костями — не то череп, не то таз, но скорее череп. С оханьем и матерщиной все же погрузили в Дзерена. По-видимому, здесь какие-то зауроподы. Новожилов нашел тут же целый окаменелый лес, есть горизонты с вертикально стоящими пнями с сохранившейся корневой системой. Однако коллекции окаменелых стволов взять не удалось — до отказа все было забито костями.

Гоби еще очень неуютна — голая, совсем без травы, ни зеленинки кругом на сотни километров. Часто пасмурные дни с резким холодом, вообще необычайные броски температуры. Но особенно донимали нас песчаные бури — все наши палатки вдрызг разодраны ими, все вещи пропитаны песком. По котловинам гуляют громадные смерчи, попасть в сферу действия которых чрезвычайно неприятно.

Бывали пасмурные, душные вечера, в которые все кругом электризовалось — так много было атмосферного электричества.

Все мы чувствовали себя довольно плохо. Поражает отсутствие аппетита у всех без исключения, у рабочих также. За двадцать с лишним дней мы съели четверть наших, рассчитанных на месяц запасов. Вообще, весной в Гоби работать гораздо труднее. Я сам чувствовал себя значительно хуже, чем в прошлом году, в смысле работы сердца — очень уж тяжело лазать по обнажениям — ощущение такое, что вот-вот кончишься.

Но особенно туго пришлось Малееву — этот человек не из таких, чтобы жаловаться, но после рабочего дня валялся с посиневшими губами, скорчившись от боли в сердце. По приезде в Улан-Батор я немедленно отправил его к врачу, и самые худшие опасения подтвердились (делали и рентген) — ему нужно уезжать отсюда. Мне прямо невероятно досадно лишиться такого прекрасного работника и очень приятного человека, но нельзя же держать его здесь на погибель. Решили, что в Нэмэгэту он все же съездит и пробудет у нас до наступления жары, а затем, когда я в конце мая поеду встречать Вас, Малеев вернется в Улан-Батор и будет отправлен домой.

Что касается нашего снаряжения и машин, то все это заслуживает особо эпического описания, но, щадя стыдливость цензора, — а вдруг это окажется девушка, я воздерживаюсь от надлежащей квалификации всей этой техники. Палатки — неимоверная дрянь, сшиты из тонкого и говенного материала, именуемого плащ-палаткой пропитанной, который у наших остряков получил название плачь-палатки... дальше уже совсем непечатно. Машины — самое больное мое место. В сие письмо вкладываю описание дефектов, которые необходимо довести до сведения Президиума, ибо все это возмутительно. Очень скверная заводская сборка, нисколько не была проверена в автобазе, а мы не можем же разбирать каждую машину до основания и затем собирать ее снова*. Поэтому случаются всякие чудовищные неожиданности и никогда не знаешь, что именно полетит в машинах в следующий час пути. Дефектная ведомость покажет Вам, в чем дело, пока же скажу, что в первом маршруте у козла выкрошился подшипник второго шатуна, рассыпался руль (баранка), лопнула рама (по старому повреждению), полетела задняя рессора, развалился амортизатор, расклеилось лобовое стекло, потек сальник переднего кардана и развалился трамблер. Это все, не считая скрученного заднего моста, который заменили перед выездом в поле. И такое вот дерьмо автобаза направила для многолетней работы в Монголии, в труднейших и опасных условиях Гоби... Издевательство или беспредельная глупость... когда тут можно было бы добиться машин, специально проверенных и особо ответственно собранных на автозаводе, тем более что завод-то тут же, в Москве... Что и было бы, если бы мы комплектовали нашу автоколонну сами. Вообще немало горького в размышлениях о том, как это должно бы было быть и как оно есть на самом деле... А ведь с этими машинами мы должны совершить огромные маршруты в сердце пустыни, маршруты опасные, должны вывезти десятки тонн коллекций. И что же останется на следующий год, на послеследующий?..

Все эти вопросы доставляют немало беспокойства...

Еще одно плохое обстоятельство — не проходит моя рука. В Гоби дело не поправилось, а ухудшилось, так что я не мог залезать в спальный мешок и двадцать дней спал, не раздеваясь, во всей верхней амуниции, поверх мешка. Записывать что-либо — форменное мучение, а записывать нужно много. Сейчас вновь лечу лапу всякой там электризацией, но, увы, я слишком понимаю столь простые медицинские случаи, чтобы не представлять, что подобные невралгии лечатся, по существу, добрым словом... Съезжу в Нэмэгэту, посмотрю, что будет. Надеюсь все же, что с наступлением настоящего тепла рука поправится... Если не поправится — то я, конечно, не работник дальше... С сердцем как-то можно терпеть, ходить, как это ни нудно, помедленнее, а вот с рукой ничего не получается. <...>

Интересный эпизод из нашего возвращения из Восточной Гоби. Помните огромную светлую равнину, усеянную белыми камешками, где поломался «Смерч»? Она начинается от самой Сайн-Шанды и тянется на 90 км до самого Калганского тракта. Так вот, едем мы по ней: Волк, Тарбаган, Дракон. Я на Драконе, замыкающем, по обыкновению. Равнина тянется бесконечно, отъехали от Сайн-Шанды километров 50, я подумал: «Длинная окаянная равнина, скорее бы проехать ее, пока не поломалась какая-нибудь машина, как в прошлом году»... И вдруг облако пыли от шедшего впереди Тарбагана оседает, рассеивается — Тарбаган остановился. Мы подъезжаем — Лихачев в ужасе — чем-то изнутри пробит кожух диффера, масло льется потоком. Пришлось вскрывать задний мост, и что же? — вдребезги рассыпался огромный подшипник сателлитовой чашки, вследствие того, что при небрежной сборке не были зашплинтованы гайки крышки цапфы, их сорвало, разбило подшипник и куски его обоймы и шарики изуродовали все шестерни — ведущую, редуктор, планетарку... На Тарбагане три тонны груза, до Сайн-Шанды назад — 65 км, до сомона2 вперед — 75. Экстренно созванный совет механиков из Безбородова, Лихачева и меня разобрал мост, подумал, закрепил оставшийся подшипник и решил, что все равно задний мост пропал и можно пытаться ехать, только осторожнее на поворотах. Я проехал с Лихачевым с пяток км, махнул рукой и разрешил ехать с обычной скоростью. Тарбаган дошел в тот же день до Чойрена, а на следующий прибыл в Улан-Батор со всем грузом, и за этакую штуку мы расплатились всего лишь поврежденной полуосью... Прочная все же штука ЗИС, и будь настоящая работа — с такой машиной ничего бы нестрашно.

Однако довольно обо всяких происшествиях, еще много разных дел к Вам. Чтобы не сбиться, напишу по пунктам:

1. Сначала о финансах. Пора, давно пора, нам перевести ассигнования второго квартала, на текущем счету у меня остались копейки. Как бы не получилось заминки в работе.

2. Ассигнования в сов[етской] валюте и нештатной зарплаты нам понадобится в этом году меньше, чем Вы нам даете. Выполним программу максимум и с меньшими средствами. Тем более, если случится какая особая экстренность, то можно будет, под сверхпрограммные тонны, выпросить у Президиума еще десяток тысяч. А будет худо, если мы сильно урежем институт в полевых работах, а сами не используем. Поэтому я полагаю, что Вы спокойно можете снять с Монголии тысяч 80, из них пятнадцать тысяч нештатной и распределить оную сумму между особо жаждущими, чтобы не было излишних воплей о том, что позвоночные всех зажали. Можно даже снять и побольше, не бойтесь.

3. Ликвидационный период экспедиции придется на октябрь, но не позднее, причем основные расходы будут в сов[етской] валюте — нештатная зарплата на погрузку и перевалку трех вагонов коллекций. В сентябре мы кончим полевые работы и выбросим всю научную силу из МНР к началу октября.

4. Нужно мне иметь ясное представление, на каких условиях и как здесь остаются машины и снаряжение. Было бы хорошо добиться частичной оплаты машин на время их консервации, что сильно уменьшило бы наши расходы. К этому есть все основания, так как машины в конце сезона потребуют капитального ремонта.

Ненужную спецодежду, которую никто в здешних условиях по новым ценам не возьмет, напр[имер] горные ботинки, я думаю упаковать и переправить вместе с коллекциями в Москву для возвращения техснабу. Часть спецодежды — полушубки и валенки — я думаю считать прозодеждой** — неоплачиваемой и возвращаемой на склад.

5. Разберем вопрос о кадрах в свете всех новых данных. С невозможностью поездки Елены Дометьевны и выбытием с 1 июня Малеева мы имеем два вакантных места при разрешенном числе шестнадцать. Кого на них? Если нет подходящего нового кандидата (ну, скажем, Бурчака), то возможно себе представить эти единицы заполненными, скажем, Громовым, Родендорфом (последнего, м[ожет] б[ыть], жена и пустит ввиду короткого срока?). Насчет Кирпичникова у меня жестокие сомнения. Ведь весь этот персонал нужно оформлять одновременно с Вами и Флеровым, ко всем чертям более поздних туристов. Если же Кирпичников появится только в июне, после полугодового отсутствия, пока побудет дома, пока оформится, — приедет он к нам не ранее августа, т.е. к шапочному разбору по новому плану работ. Тогда он и не нужен. Т[аким] о[бразом], я просто не знаю, как с ним быть, слишком много неизвестных «если», для того чтобы принять какое-то решение. Во всяком случае он нужен здесь лишь при быстром приезде и определенном желании — посвятить себя работе здесь на весь срок экспедиции. Если вышеуказанные кандидатуры не будут возможны, то из всего наличного состава речь может идти, пожалуй, только о Мартыновой или Беляевой. Обе — работники, а не туристы, обе вынесут экспедицию и будут лишними «кадрами», знакомыми с местными условиями и местами. А то с кадрами дело обстоит так, что просто ужас берет. Смотрите сами там, Вам виднее. Главное мое требование — это скорое прибытие, иначе буду вынужден послать всех ко всем чертям и кончить работу с имеющимися налицо.

6. Вообще, насчет нашей экспедиции у меня грустные мысли. Когда сталкиваешься со всей сложностью этой организации, с большими задачами, которые необходимо выполнить, то приходишь к ясному представлению о непосильности этой махины для нашего ПИНа в его теперешнем состоянии. Но в то же время совершенно очевидно, что неиспользование в максимальной степени предоставленных нам Правительством трех лет будет навеки преступлением перед советской наукой и грядущими поколениями (извините за высокопарные выражения). Мы должны за три года вырвать отсюда тонн полтораста превосходных материалов, и тогда это будет такой взнос в нашу науку, который сам по себе оправдает все существование кучки позвоночников. Однако мы должны быстро препаровать все эти материалы, любой ценой, иначе, если они лягут под спуд, успеха не будет и для музея тоже. Для всего этого нужны кадры, которых почти не дали новых и не дадут больше при современных установках. Следовательно, мы должны трезво отдать себе отчет в том, что мы будем делать дальше и твердо провести или решение об отказе от экспедиции, или ощутительную перестановку кадров при решении эти работы продолжать. Основным решающим моментом, при поступлении громадных материалов, являются препараторы, которых мы имеем пока три (с неопытным Пресняковым) — число, абсолютно недостаточное и для обычной позвоночной работы, не говоря уж об огромном монгольском предприятии. Тут еще многое можно сказать, но и без того письмо приобретает объем трактата, поэтому пишу прямо предложения:

а) какой-то там счетный работник для экспедиции — чепуха, вредная чепуха. Заменить препаратором, счетную работу за небольшую нештатную зарплату очень легко выполнить, не так уже ее много;

б) старший научн[ый] сотр[удник] (если это не Бурчак и если Бурчака не пропустят) должен быть заменен препаратором. Никто другой для Монголии нереален:

в) место Бишофа должно быть замещено полноценным работником;

г) препараторская работа Свиченской и Сосновской с серьезной точки зрения — белиберда. Не стоит даже задалживать Жукову на их обучение. Нужно пересмотреть штат музея — там многовато малополезных сотрудников типа Свиченской и прочих бабье-маше. Придется поступиться обеспечением экскурсоводства и разных там библиотек — сейчас это менее важно. Необходимо заменить препаратором и механиком для монтировки всех поступающих вещей.

Перечисленные мероприятия не выдуманы вдруг и под настроение. Они явились результатом долгих тревожных размышлений о судьбе позвоночного дела. Мы, как институт, затоварены профессорами, докторами и т. п., но работа наша совершенно не обеспечена. Это имеет совершенно особенное значение для позвоночных и, еще того более, для монгольских работ. Иначе все наши усилия и труды ни к чему, все развалится раньше или позже ко всем чертям.

Таковы мои соображения по поводу замещения штатных мест и распределения кадров, в которых я совершенно твердо убежден и буду стоять только на этой точке зрения.

Теперь несколько слов по поводу московских дел моего отдела. Я просил бы при самой малейшей к тому возможности не тормозить пермских работ3. Они вполне рентабельны, сулят новые и весьма ценные материалы, поэтому их надо продолжать при всяких обстоятельствах и ни в коем случае не прекращать по причине моего отсутствия в Монголии, которое и так уже наносит ущерб изучению пермских. Так зачем же еще больше усугублять этот ущерб? Я считаю совершенно необходимым (впрочем, я думаю это ясно и для Вас, знающего эти материалы) раскопать хотя бы в самом небольшом объеме Малый Уран и Пронькино, выделив специально на это дело нештатную зарплату в сумме тысяч четырех (только на раскопки). Уверен, что этот расход себя вполне оправдает. Поездка Вьюшкова на местонахождения (разъезды) в дальнейшем особой нештатной зарплаты не потребует, что до прочих статей, то из монгольской экономии наберется достаточно, чтобы всех отправить. Что касается машины, то с Рябцевым всегда можно договориться и выдавить из них еще машину, хотя бы ради того, что в Монголию они дали такую дрянь.

Что до тафономии, то я отнюдь не ругаю Р.Ф., но считаю совершенно нетерпимой такую задержку редакционной работы, во имя чего бы она ни делалась. Мне казалось, что для старого товарища по институту можно было бы немного пошевелиться в работе, по существу имеющей весьма малый объем, так как что мне, в конце концов, нужно за редактирование? — поправки суконных и неточных фраз, неизбежных при поспешном писании и только. Ничего другого не требуется, а в указанном объеме работа на займет более 3—4 дней. Поэтому мне смешновато и странно читать о том, что редактирование моей работы пришлось отложить на три месяца, потому-то и потому-то. Но подчеркиваю, что для меня будет чрезвычайно дико, нелепо и обидно, если я вернусь, а моя работа, с такими усилиями законченная до отъезда, еще не будет в печати. А дело идет к тому, это видно, и отсюда я ничего не могу сделать. Вот и получается, что я могу для ради института поступаться всем, а с другой стороны... да, что там говорить. Если возня с моей работой столь затруднительна для ин[ститу]та, прошу не отказать в любезности передать оную тафономию Меннеру, он брался ее напечатать в МОИП. Когда у нас упорядочится это редакционное священнодействие, прямо не знаю.

Еще одна вещь, относящаяся к делам московским. Конечно, комната для Херпичникова4 и дело хорошее и пусть себе получает на здоровье, однако не мешало бы нажать как-нибудь и на комнату для Лукьяновой, тем более что почва там в известной степени подготовлена и просто необходимо напоминать о ней. Иначе, когда Лукьянова вернется опять к своему безысходному существованию после долгой и тяжелой экспедиции, в которой всем порядком досталось и еще, ох, сколько достанется, и увидит, что никто и пальцем не ударил по вопросу о ее жилье, — это будет свинство и бардак, совершенно безусловные, тем более что работа ее здесь совершенно безупречна.

Перехожу к своим здешним планам. Послезавтра уходят машины, починенные и освеженные, в Далан и оттуда на Баин-Дзак. Через неделю вернутся обратно и тогда я уеду с ними прямо в Нэмэгэту. Шкилева я отправляю на две недели в санаторий, после чего он приступит к делам. Малеева задерживаю здесь до своего выезда, он пока немного подлечится. Вернусь с Нэмэгэту примерно к 25 мая, чтобы встречать всех вас, и привезу Малеева для отправки в Союз. С момента моего отъезда связь между нами будет прервана, поэтому я запрошу Вас через пару дней телеграфом о более или менее реальном сроке приезда. С выездом в Великий западный маршрут надо торопиться, чтобы проделать его до наступления адской жары, что очень важно для сохранности машин. Поэтому всякое, даже небольшое запоздание крайне нежелательно, и я прошу Вас постараться обеспечить прибытие в нужный срок. Если получится значительная задержка по каким бы то ни было причинам, прошу срочно сообщить мне, тогда я перестрою работу — выйду в западный маршрут без Вас, а Вас перевезут по прибытии сначала в Нэмэгэту, затем на Орок-Нур. Программа действий будет мною оставлена, но это, конечно, самый плохой исход. Очень хотелось бы, чтобы и Вы участвовали в этом интересном, хотя и трудном маршруте.

Всем, кто бы ни прибыл, необходимо лететь только самолетом — никакой возможности организовывать встречу в Наушках у нас нет, а добираться оттуда на свой страх и риск я ни в коем случае не советую. Нужно прислать нам по 6 штук фото каждого заблаговременно, для подготовки пропусков и т. д. Спецовки с собой брать не нужно, они у нас есть, за исключением женской. Равно есть спальные мешки и т. п. на всех, включая фляжки. Кружки и столовые приборы берите. Идеально было бы вылететь всем вам самолетом 24 мая, к чему нужно всемерно стремиться. До вашего выезда совершенно необходимо отправить нам самолетом следующие вещи, так чтобы они прибыли никак не позднее 25 мая. <...>

[Ефремов]

Титанотерий. Рис. К.К. Флерова

Участники Монгольской палеонтологической экспедиции (1948 г.). Слева направо: 1 ряд — Н.И. Новожилов, Е.А. Малеев; 2 ряд — Ван Фун-Ду, М.Ф. Лукьянова, Я.М. Эглон, В.И. Пронин, И.А. Ефремов, Т.Г. Безбородов, Н.А. Шкилев; 3 ряд — Н.А. Брилев, И.Н. Жилкин, И.Н. Сизов, Н.П. Вылежанин, В.А. Пресняков, А.К. Рождественский, Якубович, Н.З. Корнилов; 4 ряд — П.Н. Климов, Н.Л. Баранов, И.С. Сидоров, И.И. Лихачев, И.М. Александров, П.А. Игнатов

АРАН. Ф. 1712. Оп. 1. Д. 96. Л. 74—78. Машинопись.

Комментарии

1. Имелись в виду опубликованные материалы Центральноазиатской экспедиции, организованной Американским музеем естественной истории под руководством Р.Ч. Эндрюса и Ф. Морриса в 1922—1923 гг.

2. Сомон — административная единица в МНР, соответствующая нашему району.

3. И.А. Ефремов напоминал о необходимости включения в план исследований ископаемых пермских местонахождений, которыми он занимался, при планировании научно-исследовательской работы института, а также необходимости обработки и изучения многотонных монолитов Монгольской палеонтологической экспедиции.

4. О ком идет речь, установить не удалось.

Примечания

*. Ряд слов замазан черной тушью.

**. Так в тексте.

На правах рекламы:

navigato.ru

• Шато де Луи цена коньяк в Москве.

Косметика оптом . Фильтр. Косметика оптом - купить. Список.