Москва
10 мая 1949 г.
Дорогой Алексей Петрович!
Получил переданные с Ю.А. 500 руб. и оттиск. За оттиск большое спасибо, а вот за деньги — это, пожалуй, напрасно поторопились. Право, мне не было в них никакого спеху, а летом они могли бы Вам пригодиться. Но, как бы то ни было, а льщу себя надеждой, что как только Вам понадобится, Вы без всяких церемоний обратитесь ко мне, и я буду очень, очень рад этому.
Я был огорчен Вашим письмом с отказом приехать в Москву. Не столько самим отказом — в то время я еще рассчитывал сам приехать в Лен[ингра]д и повидать Вас, сколько тональностью письма и той совершенно ясной «браунинговской» усталостью от жизни, которая в нем проглянула. Помните Браунинга «Сад Прозерпины»? — «и даже самая усталая река должна когда-нибудь достигнуть моря...»1
Если не читывали — попробуйте прочесть и проверить, насколько это совпадает с Вашим теперешним настроением.
Мои предотъездные дела, как обычно, осложнились разными затруднениями с экспедицией. Поэтому поездка в Ленинград никак не получается и даже свою Фрину2 не смогу принимать сам, а должен поручить это другим людям.
Поскольку Вы не приезжаете в Москву, то, очевидно, с Вами до отъезда нам уже не увидеться.
Очень попрошу Вас, дорогой А.П., при малейшей к тому возможности, не забывать о существовании печорского котлассиоморфа, который давно уже лежит у Вас... А равно не забыть и о моем существовании по адресу прежнему: Мне, п/я 374, Улан-Батор, МНР.
Буду очень рад всякой весточке от Вас.
Научные дела здесь у нас становятся все сложнее и труднее. Прямо не знаю, куда оно пойдет дальше? Ведь для всякого подкручивания гаек нужно иметь соответствующие условия, которых нет, а приказ, невозможный для выполнения, перестает быть приказом и только дискредитирует отдавшего его...
У Вас там, конечно, поспокойнее, а здесь — прямо не знаю — уеду, а когда вернусь — может быть все, что угодно. Такое ощущение отнюдь не способствует упорству и целеустремленности в полевой работе! Поэтому — еду без охоты, только по долгу, ничего не поделать, нужно добивать до конца!
Д.В.О. сейчас отсутствует — болеет, но когда увижу его — напомню о Ваших рыбах.
Дипломатические отношения у нас с ним к моему удовольствию восстановились. Я писал Хозацкому о положении с ним. Но в последние дни вопрос еще более разъяснился. Поэтому прошу не отказать в любезности передать ему, что в единицах получен отказ, как нам, так и ЗИНу, на основании распоряжения Совмина о запрещении увеличения научных штатов в 1949 г. Может быть, еще что-нибудь удастся сделать, но практически шансов на это нуль, так как в Президиуме сейчас все новые лица, опереться не на кого, предыстория вопроса им неизвестна и все такое подобное. Меня не будет, а у Ю.А. и Данильченко я, к сожалению, не вижу никакого энтузиазма по отношению к Л.И.
Жаль до крайности, но тут уж я, по малости своей персоны, ничего не могу. По-видимому, вообще при современном состоянии дел нужно ставить крест на ленинградцах в смысле сколько-нибудь серьезной обработки наших материалов. Так получается и с монгольскими черепахами и с парейазаврами. Нужно кому-то поручать эти дела здесь, в Москве. Чудовищно нелепо, но жизнь заставит, ибо нельзя же это резервировать десятками лет, ожидая более выгодной ситуации. А ситуация-то делается все хуже, а не лучше!
Посылаю Вам пару фотографий3 из тех, которые обещал. Так и не успел всего напечатать и разобрать. Уж очень малы промежутки между экспедициями — едва только успеешь опомниться, как нужно собираться опять...
Ну, хорошо, теперь до осени, дорогой друг. Не хандрите очень и не забывайте, что есть люди, которым Вы по-настоящему дороги и которые искренне Вас любят. А посему — берегите свое здоровье — Вы должны еще много поработать и много написать.
Очень большой привет Тильде Юрьевне. Я попрошу Е.Д., когда выйдет моя новая книга и получатся авторские, послать Г.Ю. экземпляр.
Приветы Вам и Г.Ю. от Елены Дометьевны. Она, наверное, побывает в Ленинграде раньше меня в сентябре.
Искренне Ваш И. Ефремов
СПбФ АРАН. Ф. 901. Оп. 3. Д. 49. Л. 13, 13 об. Авториз. машинопись.
1. И.А. Ефремов имел в виду Р. Браунинга, английского поэта середины XIX в., стихотворения которого в 40—50 годах в СССР не издавались. Очевидно, И.А. Ефремов обращался к английскому изданию произведений поэта.
2. См. коммент. 1 к № 67.
3. В фонде А.П. Быстрова сохранились фотографии И.А. Ефремова из Монгольской палеонтологической экспедиции. К сожалению, состояние фотографий не позволяет воспроизвести их в книге. Приводим подписи, которые сделал И.А. Ефремов под некоторыми из них: «Шейх — Южная Гоби; Отдых начальника — Барук-Баны; Царь над царями, повелитель над повелителями, властелин всех пустынь, император южногобийский, однако...» (СПбФ АРАН. Ф. 901. Оп. 1. Д. 86. Л. 1, 2; Д. 112. Л. 14 об., 21).