Е.А. Мызникова. «Лаборатория художественного замысла: к истории создания первых сборников рассказов И. Ефремова»

Исследование первых рассказов как отдельного жанра творчества Ефремова имеет важное значение не только потому, что это старт его творчества, в котором, как правило, имеются в зачатке особенности позднего творчества, но и потому, что Ефремов, начинавший свою литературную деятельность с жанра рассказа, за 30 лет написал 18 рассказов, из которых до сей поры самыми значимыми остаются самые ранние тексты. Рассказы Ефремова, приемы, художественные и научные интересы, специфика описаний, жанровые особенности значительным образом повлияли на все творчество, задав вектор художественной эволюции.

С исследовательской точки зрения, рассказы Ефремова можно классифицировать по нескольким принципам: тематически, по сборникам, по времени написания или публикации, по структуре, по большей или меньшей степени научности, но следует начать с того, что первые сборники Ефремова имели очевидную авторскую организацию.

Среди особенностей раннего творчества Ефремова выделяется так сказать блуждающий, или дрейфующий замысел. Первая авторская попытка организовать тексты была произведена на этапе замысла и частично воплотилась в цикле «Семь румбов». Ефремов предполагал, что названный цикл будет состоять из семи рассказов, но один из них — «Эллинский секрет» — в цикл не вошел, второй — «Сумасшедший танк» — так и не был завершен.

Замысел Ефремова обнажают первые журнальные публикации рассказов. Так, рассказ «Озеро горных духов» был опубликован в журнале «Новый мир» в 1944 г. с подзаголовком «Из цикла "Семь румбов"», а в журнале «Краснофлотец» с подзаголовком «Румб второй»1, Аналогично, рассказ «Встреча над Тускаророй» шел под заголовком «Румб первый»2, а «Катти Сарк» — «Румб третий»3.

Судя по наличию подзаголовков, каждому рассказу было отведено свое место. В итоге писательский замысел трансформировался и в силу как объективных 4, так и субъективных причин перевоплотился в сборник «Пять румбов» — первое книжное издание произведений Ефремова. Рассказы «Встреча над Тускаророй», «Озеро Горных Духов», «Путями старых горняков», «Олгой-Хорхой» и «Голец Подлунный» объединены в сборник классическим композиционно-повествовательным ходом — встречей группы заинтересованных слушателей и рассказчиков. В один из военных вечеров, после очередного налета фашистской авиации, в Москве, на Калужской улице у морского капитана собираются его давние приятели, приехавшие в столицу с разных концов Союза за новыми назначениями. Хозяин просит гостей остаться у него до утра и предлагает поделиться воспоминаниями — «рассказать, что кому встретилось в жизни интересного и необычного»4.

Первые издания сборников, которые более никогда не переиздавались, являются раритетными и практически недоступны для современного читателя. Но только держа их в руках, можно, во-первых, понять замысел писателя, а во-вторых, объяснить кажущиеся немотивированными, очевидно вырванные из контекста фрагменты некоторых текстов — рудименты первых сборников.

«Пять румбов» — первый и единственный сборник Ефремова, в заглавие которого вынесена некая идея, которая объединяет тексты, входящие в его состав. Условно, сборник «Встреча над Тускаророй» 1944 г. также объединяет рассказы со сходной тематикой, но, как и в последующих сборниках, заголовок совпадает с названием одного из рассказов («Белый рог», 1945; «Алмазная труба», 1946 и т. д.).

И чем более разнообразным в жанровом отношении становилось творчество Ефремова, тем более безлико выглядят названия часто переиздаваемых сборников рассказов. В 1950 г. — это уже просто сборник «Рассказы», а в дальнейшем 18 рассказов превратились в первый том собрания сочинений — сначала трехтомного (1975), затем пятитомного (1986), шеститомного (1992) и, наконец, восьмитомного (2009).

Сам Ефремов условно называл свои ранние произведения — «рассказы о необыкновенном». В 1946 г. даже был издан сборник, объединивший под этим названием четыре рассказа: «Белый рог», «Алмазная труба», «Атолл Факаофо», «Бухта радужных струй»2. Ранние произведения действительно возникли на основе уверенности Ефремова в том, что все явления в этом мире без исключения имеют загадку: «— Смотрите, — продолжал он (Игнатий Петрович — Е.М.), указывая рукой на стену, где висела вычерченная им самим огромная картушка компаса: — проложите отсюда мысленно локсодромии по всем тридцати двум румбам, и будьте уверены, что по каждому из румбов вас встретит необычайное, если хватит возможностей и сил на долгий путь» [1, с. 4].

Посыл на тему румбов как морского термина задан в первом рассказе сборника, поскольку «Встреча над Тускаророй» — единственный «морской текст»: «все, о чем я расскажу, произошло на румбе чистый ост немало лет тому назад» [1, с. 6]. Между тем, расшифровка метафоры дана в так называемом вступлении (см. выше) и последнем рассказе «Голец Подлунный»: «Терпеливое стремление тренирует нашу чуткость, дает умение отделить настоящее от случайного — это своего рода внутренний компас, который в нужную минуту всегда подскажет вам, что вы на верном румбе...» [1, с. 105].

Особенность метафоры, лежащей в основе сборника, заключается в особенностях самого понятия «румб». По сути, весь мир поделен на румбы. Условно говоря, невозможно находиться не на румбе. Румб — понятие пространственное. Действие в рассказах, очевидно отличающихся друг от друга именно в пространственном отношении, происходит всегда в местах исключительных и труднодоступных:

— «Встреча над Тускаророй» — океан

— «Озеро горных духов» — алтайские горы

— «Путями старых горняков» — степь

— «Олгой-хорхой» — пустыня

— «Голец Подлунный» — гольцовая тундра.

Румбы связаны с точкой зрения: в зависимости от приближенности или отдаленности два объекта могут находиться либо в одном румбе, либо в разных, точно так же, как один и тот же объект, в зависимости от точки зрения на него, может находиться то в одном румбе, то в другом.

Румб — понятие сугубо навигационное, и с любым иным пространством может связываться лишь метафорически. В строгом смысле, нельзя, чтобы действие происходило, скажем, на суше, в пустыне или в горах.

Отчетливо выраженная пространственная специфика сборника взаимосвязана со спецификой временной организации текстов. Условная современность в тексте почти без исключения соотносится с прошлым: документально (письмо капитана Джессельтона), в воспоминаниях очевидцев или участников событий (художник Чоросов, штейгер Поленов), народных легендах (Олгой-Хорхой). Наблюдается тенденция к принципиальному запечатлению этого прошлого в картине, письме, записке, наскальных рисунках. Только Олгой-Хорхой нигде не отражен, кроме устных монгольских преданий. Не случайно в этом рассказе доминирует тема миражей, иллюзий и визуальных обманов. Возможно, это первая попытка изобразить то, чего нет и что не имеет вещественных доказательств.

Пространство и время условно пересекаются и в навигационном понятии «ревущие сороковые» (Roaring Forties) — именно в широтах постоянных ветров и частых штормов в рассказе «Встреча над Тускаророй» терпит крушение «Святая Анна» и берет пробу «живой» воды капитан Джессельтон5. «Ревущие сороковые» символически соотносятся со временем написания рассказов и основного действия в цикле — «ревущими сороковыми» годами войны: «...Волны орудийного грома, то набегая, то удаляясь, постепенно затихали. Прожекторы погасли, и только вдали, в направлении Кунцева, все еще вспыхивали звезды разрывов и слышался далекий шум воздушного боя. <...> Всего два дня назад мы съехались в Москву с разных концов Союза за получением новых назначений. Этот вечер был у всех нас свободен, и мы решили устроить нечто вроде прощального "банкета", некстати прерванного фашистским налетом» [1, с. 3].

Термин «ревущие сороковые» обычно употребляется в связке с термином «неистовые пятидесятые» (Furious Fifties). Определение сороковых и пятидесятых широт связано с характерной для этого региона южного полушария погодой, отмеченной сильными и устойчивыми западными ветрами, вызывающими частые штормы.

В этих же широтах, между сороковыми и шестидесятыми, но в северном полушарии находятся остальные географические объекты (координаты крупных объектов приблизительно соответствуют центру района):

— Ленинград («Встреча над Тускаророй»): 59°57′ С.Ш. 30°19′ В.Д.

— Курило-камчатский желоб («Встреча над Тускаророй»): 46°57′ С.Ш. 150°31′В.Д.

— Олекминский район («Голец Подлунный»): 60°3′ С.Ш. 119°30′ В.Д.

— пустыня Гоби («Олгой-Хорхой»): 42°16′ С.Ш. 106°44′ В.Д.

— Улан-Батор («Олгой-хорхой»): 47°55′ С.Ш. 106°54′ В.Д.

— поселок Горный («Путями старых горняков»): 51°54′ С.Ш. 54°54′ В.Д.

— Астрахань («Путями старых горняков»): 46°20′ С.Ш. 48°01′ В.Д.

— Катунский хребет; восточная часть («Озеро горных духов»): 49°45′ С.Ш. 86°31′ В.Д.

Географические объекты в сборнике зеркально сопоставимы не только на основании координат, но и в смысловом отношении (север как продолжение юга):6 «Мы взяли эту пробу с самого глубокого места, из большой круглой впадины на дне океана, на 40°22′ южной широты и 59°50′ восточной долготы, с глубины 19 тысяч футов» [1, с. 26].

Юг Север
Шторм («Встреча над Тускаророй») Песчаная буря («Олгой-хорхой»)
Глубина воды, дно океана («Встреча над Тускаророй») Глубины земли, подземные штольни («Путями старых горняков»)
Живая вода («Встреча над Тускаророй») Мертвая пустыня, «ничего не ждущее безмолвие» («Олгой-хорхой»)
Полумесяц Кейптауна («Встреча над Тускаророй») Полумесяц («Голец Подлунный»)

При этом север и юг не только взаимоотражаются, но одно как бы существует в другом. Георгий Балабин находит в северной пещере бивни африканских слонов и наскальные рисунки — «крайний северо-восточный форпост Африки — место, куда до оледенения докатилась волна переселений африканской жизни» [1, с. 128].

Кроме того, текстологический анализ выявил некоторые отличия в текстах первого и последующих изданий. Одно их них связано, в частности, с географией. В любом современном издании рассказа «Путями старых горняков» Корнил Поленов заканчивает свой рассказ тем, что Андрей Шадрин сбегает со своей невестой в Астрахань: «До самой Самары довез их ревизор, снабдил деньгами и письмом, рассказал, как дальше быть. Волга — всем беглецам помога. Уехали они в Астрахань. А что дальше сталось с обоими, не знаю; знаю только, что от нашей неволи они ушли...» [2, с. 214]. Этот момент радикально переработан Ефремовым по сравнению с первым вариантом: «До самой Самары довез их англичанин, снабдил деньгами и письмом, рассказал, как дальше быть. Волга — всем беглецам помога. Уехали они в Астрахань, а там с английским письмом — на корабль в Персию. Уж не знаю как, но должен был Андрюшка пробраться в эту, как ее, Австрию, нет, то не Австрия...

— Австралию, что ли?

— Там братья у английского ревизора были. А что дальше сталось с обоими — не знаю; знаю только, что от нашей неволи они ушли!..» [1, с. 84].

Раннее творчество отмечено не только дрейфом замысла, но и поиском авторской позиции в тексте. Во всех рассказах сборника «Пять румбов» действие происходит либо по воле случая, либо с подачи некоего проводника. Проводник выступает в роли искусите-ля, всегда знающего, всегда опытного, неизменно проверяющего рассказчика и в результате доверяющего ему некое знание:

Таким образом рассказы Ефремова обнажают процесс поиска места автора в тексте. Автор примеривает к себе различные варианты. И если в рассказах он — ведомый, то в более поздних произведениях он берет на себя роль ведущего. Скажем, в романе «Лезвие бритвы» Иван Гирин выступает в качестве рупора авторских идей, а в «Туманности Андромеды» ту же функцию выполняет Дар Ветер. В данном случае имя Ефремова пересекается с именами его персонажей: Иван Гирин и Дар Ветер (с древнеевр. Иван — «дар Бога»).

Рассказы Ефремова — это его первые шаги в литературе, очень робкие и неуверенные, в которых просматривается не только литературная неумелость автора, не только попытки искусственно объединить разные истории под одной шапкой, но поиск тем и их художественного развития и воплощения. Поэтому первые рассказы Ефремова столь разнообразны и связаны только лишь условно. Понимая это, Ефремов и объединил их условным подзаголовком — «рассказы о необыкновенном».

С одной стороны, большинство рассказов Ефремова — это научно-популярные истории, в которых объединяется условно реальная история и некая гностическая загадка, с другой — «необыкновенные» истории, решение художественных и познавательных задач в которых еще вовсе не подчинено какому-то единому избранному направлению. Писатель мечется между имеющимися у него научными знаниям, загадками мироздания, интересными и захватывающими историями, и превалирует в данном случае его желание свести воедино все эти направления. Словом, создать устойчивые законы, которым был бы подчинен его художественный взгляд на мир сквозь призму науки, искусства и жизненного опыта.

К решению этого вопроса он приходит гораздо позднее, но роль первых рассказов сложно переоценить, так как это, с одной стороны, подлинная художественная лаборатория начинающего писателя, а с другой — желание приспособить науку, знаниями которой владеет автор, и жизненный опыт к развитию своей индивидуальной способности в идеальном случае предвидеть будущее, а в художественном смысле — формировать его и, во всяком случае, на основе строгих законов предвосхищать в своих произведениях. Прошло почти сорок лет после смерти автора и более семидесяти лет после написания большей части его рассказов, и можно определенно утверждать, что этот необычный научно-художественный опыт увенчался несомненным успехом.

Вот лишь некоторые сбывшиеся прогнозы Ефремова, зафиксированные в его художественном наследии: создание голографии («Тень минувшего», 1943), существование генной памяти («Эллинский секрет», 1943), разработка и добыча полезных ископаемых на дне океана, подводное телевидение («Атолл Факаофо», 1944), открытие алмазов в Сибири («Алмазная труба», 1942—1943), сохранение парусника «Катти Сарк» и создание музея в Гринвиче («Катти Сарк», 1943), создание глобальных сетей связи, телекоммуникаций («Туманность Андромеды», 1957), рост международного терроризма («Лезвие бритвы», 1962—1963), приближение экологической катастрофы («Час Быка», 1967).

Очевидно, что начало 40-х гг. для Ефремова было неким переломным этапом в плоскости мировоззрения. Так, первые наброски труда о тафономии относятся к 1939 г. Сам труд написан в основном до 1943 г. Затем II мировая война, эвакуация, болезнь, то есть личные потрясения подтолкнули Ефремова к изменению взгляда на окружающий мир, самого себя, на свое место в мире, науке и сформировали своего рода прогноз в отношении собственной личности.

Выбор 1942—1944 гг. был тем же, что случился за 15 лет до этого. Точно так же, как Ефремов некогда выбирал между неведомой палеонтологией и известным ему морским делом, так и теперь — между известной палеонтологией и неизвестной литературой. И прогноз его оправдался. Это позволило завершить переворот в мировоззрении и решительно приблизиться к своей новой цели — литературной деятельности, овладеть ей в той степени, в какой это был способен сделать этот безусловно выдающийся человек.

Литература

1. Ефремов И. Пять румбов: Рассказы о необыкновенном. — М.: Молодая гвардия, 1944. — 136 с.

2. Ефремов, И. Сердце змеи. — М.: Детская литература, 1970. — 576 с.

3. Жизнь ученого и писателя: интервью с И. Ефремовым // Вопросы литературы. — 1978. — № 2. — С. 187—208.

Примечания

1. Озеро Горных Духов [Из цикла «Семь румбов»] // Новый мир. — 1944. — № 4—5; Дены-Дерь (Румб второй) // Краснофлотец (Ленинград). — 1944. — № 3. — С. 26—31.

2. Встреча над Тускаророй (Румб первый) // Краснофлотец (Ленинград). — 1944. — № 2. — С. 37—43.

3. Катти Сарк (Румб третий) // Краснофлотец (Ленинград). — 1944. — № 5. — С. 27—35.

4. Имеется в виду отказ редакторов, которые не захотели печатать рассказ «Эллинский секрет», посчитав его слишком «фантастичным и ненаучным по идее» [3, с. 189]. В итоге рассказ был впервые опубликован только в 1968 г. после выхода романа «Лезвие бритвы».

5. В более или менее целостном виде подобный прием встречается и в отдельно взятом рассказе Ефремова «Катти Сарк».

6. Ефремов И.А. Рассказы о необыкновенном. — Сталинград: Обл. изд-во, 1946. — 88 с.