«Час Быка»: утопия против антиутопии
Час Быка — это самое тёмное время суток, когда на Земле властвуют демоны. Это два часа ночи — самое томительное время перед летним рассветом. Это время кажущейся безысходности. Но именно — кажущейся...
Восемь столетий прошло со времени событий «Туманности Андромеды»1. Совершено долгожданное — на основе старинного открытия Рен Боза найден способ мгновенного перемещения в нуль-пространстве, неуловимо тонкой гранью разделяющем наш светлый мир Шакти и мир антивремени и антипространства Тамас. Построены Звездолёты Прямого Луча (ЗПЛ), наступила новая Эра Встретившихся Рук (ЭВР). С Эпсилоном Тукана налажена постоянная связь.
Но не торжество человеческого разума становится темой времени. ЗПЛ из созвездия Цефея случайно натыкается на обитаемую планету. Обитаемую людьми. Людьми, которые терпят невероятные лишения, но, несмотря на это, отказываются принять цефеян.
Полученная информация обрабатывается на Земле. Из древних архивов извлекаются сведения о бегстве с Земли трёх космических кораблей в самом начале Эры Мирового Воссоединения. Кораблей, унёсших в себе тех, кто отказался принять происходящие на родине перемены. Несмотря на громадные расстояния, разделяющие красную звезду в созвездии Рыси, где обосновались беглецы, и Солнечную систему, вероятность их проникновения в столь отдалённые районы была — это случайное попадание в переходную между Шакти и Тамасом зону. Терпящую лишения планету называют Тормансом — от французского tormence (мучение). На Земле принимается решение о посылке разведывательно-спасательной экспедиции на ЗПЛ «Тёмное Пламя»...
Очень сложно писать об этом романе. Книги Ефремова необычайно насыщены разноплановыми и злободневными идеями. Идеи эти выражены ясно и лаконично, но сами по себе столь сложны и нетривиальны, что всякий раз останавливаешься в недоумении: как сказать точнее, короче, доходчивее? Учитывая, что литературоведами книга совершенно не исследована, многие вещи необходимо проговорить, хотя и по возможности кратко. С первых строк на читателя обрушивается лавина отточенных формулировок и размышлений на сложнейшие темы. Вот перед нами типическая ситуация: ученик-учитель, вопрос-ответ. Но о чём спрашивает молодой человек?
«— Правильно ли сказать, что весь исторический опыт утверждает неизбежную победу высших форм над низшими как в развитии природы, так и в смене? — начал юноша.
— Правильно, Ларк, если исключить особенные стечения обстоятельств, которые очень редки, как всё то, что выходит из границ великого диалектического процесса усреднения, — ответил учитель».
Речь идёт о сочетании случайности и необходимости в историческом развитии. Упомянутый закон усреднения как раз об этом. Недаром ещё Будда говорил о Срединном Пути.
Не так всё просто и с наследием угасших культур — например, таких, как Зирда. Справедливо это не только к нашей планете, но и в масштабах вселенной. Порой такое наследие превращается в «опасный яд, могущий отравить ещё незрелое общество, слепо воспринявшее мнимую мудрость».
Заглянем на последний перед отлётом Совет Звездоплавания. Люди, сидящие там, при всей своей мудрости и немалом знании ещё понятия не имеют, с чем придётся столкнуться экспедиции. Они могут дать лишь самые общие рекомендации. Практические решения придётся принимать на месте членам экипажа, беря на себя последствия и всю ответственность за эти решения.
«— Напоминаю ещё и ещё раз: мы не можем применять силу, не можем прийти к ним ни карающими, ни всепрощающими вестниками высшего мира. Заставить их изменить свою жизнь было бы безумием, и потому нужен совсем особый такт и подход в этой небывалой экспедиции.
— На что же вы надеетесь? — озабоченно спросил человек с Юпитера.
— Если их беда — как огромное большинство всех бед — от невежества, то есть слепоты познания, тогда пусть они прозреют. И мы будем врачами их глаз. Если болезнь от трудных общих условий планеты, мы предложим им исцелить их экономику и технику — во всех случаях наш долг прийти как врачам, — ответил председатель, и все члены Совета поднялись, как один человек, чтобы выразить полное согласие.
— А если они не захотят? — возразил юпитерианец».
И ответ выскальзывает из рук...
Вот мы читаем сцену отлёта «Тёмного Пламени». Она в зародыше содержит всю противоречивость предстоящего и задаёт ритм всему повествованию. Ефремов, поясняя, раскрывает суть и значение возникшего недоумения среди провожающих:
«Человеческий разум, как ни обогатился и ни развился за последние три тысячи лет2, всё ещё воспринимал некоторые явления лишь с одной внешней их стороны и отказывался верить, что это неуклюжее сооружение способно почти мгновенно проткнуть пространство, вместо того чтобы покорно крутиться в нём, как и лучи света, в продолжение тысяч лет по разрешённым каналам его сложной структуры».
Всё в мире взаимосвязано. Частное событие не бывает оторвано от остального мира. Так или иначе, оно выражает какой-либо аспект всей системы. Уметь прозревать сквозь сновидческое покрывало майи — признак пробуждённости и свободы. «Нередкое совпадение при глубоком чувстве!» — восклицает Родис. Позже их будет много, таких совпадений. Знаменитая синхронистичность Юнга, которую невозможно объяснить, если не принять как факт заложенного в человеке потенциала третьей сигнальной системы.
Философская картина мира, описанная Ефремовым, глубоко Символична. Мироздание оказывается гигантским наглядным воплощением диалектики. Хотя правильнее сказать, конечно, что диалектическое мышление будет отражением подлинной структуры мира. Уловить текучую границу нуль-пространства, проскользить на гребне волны между Сциллой Шакти и Харибдой Тамаса, познать неуловимо мерцающее лезвие Дао посреди бушующего океана инь-ян — значит постичь сердце мира и слиться с ним. Человек для быстрого внутреннего роста должен, подобно ЗПЛ, находить баланс сил, и тогда вся вселенная будет ему доступна.
Истина всегда находится в середине. Проблема лишь в том, чтобы отыскать эту середину. Движение не прекращается ни на секунду, координаты нечётки. Многих это путает и смущает, им становится проще объявить, что истины нет, что это человеческая фантазия породила представление о ней. «Всё относительно», — заявляют такие люди, забывая, что в это «всё» входит их собственное утверждение. Если они достаточно последовательны в своём отрицании, то оправдают любое угодное им дело, потому что критериев для оценки нет, и мир тогда хаотичен. Другие, также запутавшись и испугавшись беспредельности мира, заявят, что нашли истину раз и навсегда. Они станут ревниво хранить её, но можно ли ручей запереть в бутылке? И, с другой стороны, разве у ручья нет берегов?
Исчезающе зыбкое «настоящее» оказывается единственной реальностью, в которой мы существуем, сдавленные омертвелой громадой прошлого и призрачной бездной будущего. Это тоже своеобразное нуль-пространство. Но для нахождения истинной гармонии необходимо, чтобы на шкалах не одного, а многих приборов трепещущие стрелки установились на этой заветной отметке, как это было в рубке управления «Тёмного Пламени», ответственного лишь за физическое нуль-пространство.
Вдумаемся в диалектическую проблему: человек — наивысшее порождение природы, отрицающее её главный закон. Своим существованием он вносит во вселенную совершенно новое измерение. Это измерение подготовлено всем предшествующим путём развития, и теперь прежние законы выполняют функцию торможения подобно тому, как мозг тормозит чувство, Совет Экономики тормозит безоглядную романтику различных проектов, а мудрый наставник притормаживает экспрессивные излияния ребёнка. Молодость сделала своё дело и превратилась в зрелость...
Инферно — ад, его суть — безысходность. Эволюция жизни на Земле как страшный путь горя и смерти — так её понял Ефремов, больше других имеющий право на подобные интерпретации. Мы редко задумываемся над этим и вряд ли в полной мере можем представить бездну страдания возникшей миллиарды лет назад органической жизни. Слово «никогда» — символ безысходности — недаром очень часто встречается в произведениях Ефремова. Любое действие с благими мотивами должно опираться на понимание происходящих процессов. Теория инфернальности — это свод фактов и наблюдений за миллиардами лет естественного отбора.
«Жестокий отбор формировал и направлял эволюцию по пути совершенствования организма только в одном, главном, направлении — наибольшей свободы, независимости от внешней среды. Но это неизбежно требовало повышения остроты чувств — даже просто нервной деятельности — и вело за собой обязательное увеличение суммы страданий на жизненном пути.
Иначе говоря, этот путь приводил к безысходности. Происходило умножение недозрелого, гипертрофия однообразия, как песка в пустыне, нарушение уникальности и неповторимой драгоценности несчётным повторением... Проходя триллионы превращений от безвестных морских тварей до мыслящего организма, животная жизнь миллиарды лет геологической истории находилась в инферно.
Человек, как существо мыслящее, попал в двойное инферно — для тела и для души.
Некоторые философы, говоря о роковой неодолимости инстинктов, способствовали их развитию и тем самым затрудняли выход из инферно. Только создание условий для перевеса не инстинктивных, а самосовершенствующихся особей могло помочь сделать великий шаг к подъёму общественного сознания».
В неустроенном человеческом обществе природная закономерность достигла своего крайнего выражения. Двойное инферно превратилось в так называемую Стрелу Аримана, бьющую уже только по лучшим. Разговаривая с диктатором, Фай Родис старается объяснить суть бьющей по Тормансу угрозы: «Каждое действие, хотя бы внешне гуманное, оборачивается бедствием для отдельных людей, целых групп и всего человечества. Идея, провозглашающая добро, имеет тенденцию по мере исполнения нести с собой всё больше плохого, становится вредоносной».
Поразительно точно описание интеллигенции нашего времени: «Учёный тех времён казался глухим эмоционально; обогащённый эмоциями художник — невежественным до слепоты». Примерим эти рассуждения к себе. Немалое мужество требуется порой для этого. Количество правды, которое человек может вынести, не озлобившись, — самый точный показатель духовной зрелости...
Что же остаётся уделом тех, кто вынужден существовать в навязанных условиях? Проблема искренности в отношениях к миру, доходящей в своих крайних проявлениях до юродивости, со времён Пушкина является ключевой для русской литературы. Подчинённость «правилам» и «манерам» едва не растерзала Онегина, поглотила душевные силы Печорина. В произведениях Гоголя маска окончательно завладевает душой человека. Романы Достоевского и Толстого — отчаянный протест против демонического в своей ненасытности лицемерия масок. Вспомним «Балладу о манекене» Высоцкого — реакция взаимодействия гениальной чуткости поэта с угрозой, подчиняющей себе все слои общества. Ефремов выступает продолжателем важнейшей традиции русской культуры, для которой первостепенное значение имеет поиск истины, борьба против лжи, утверждение надличностного смысла бытия. Тех, кто жил в прошлом без маски, — называли святыми или дураками. Так сказала Фай Родис.
Две стороны жизни — внешняя и внутренняя — порой настолько отчуждаются друг от друга в нашем мире, потуги глубинного «я» докричаться до поверхности личности подавляются с такой интенсивностью, что реальный живой человек превращается в робота. Выдающийся психолог-гуманист Эрих Фромм писал, что если в XIX веке умер Бог, то в XX умер сам человек.
На планете Торманс, которую местные жители называют Ян-Ях, первое, на что обращают внимание звездолётчики, — поразительно бедный язык тормансиан. Мы пользуемся языком автоматически, и поначалу может показаться, что языковое богатство второстепенно, — взгляд с трудом обращается на самое привычное. Более пристальное рассмотрение показывает глубокую взаимосвязанность культуры того или иного общества с языком, на котором оно разговаривает. Как выразить любовь, если мало слов, которые её описывают? В то время как в ЭВР их «более пятисот, — ответила не задумываясь Родис, — триста — отмечающих оттенки страсти, и около полутора тысяч — описывающих человеческую красоту. А здесь, в книгах Торманса, я не нашла ничего, кроме убогих попыток описать, например, прекрасную любимую их бедным языком. Все получаются похожими, утрачивается поэзия, ощущение тупится монотонными повторениями».
И это неудивительно, ибо откуда в бедной душе богатство чувств? Людям Земли казалось странным не только это. Услышав наполненное руганью выступление одного из «вождей», они долго не могли перевести его речь. Фай Родис определила ругань как «слова на низком уровне развития психики, считающиеся оскорбительными для тех, кому адресованы».
В Древней Греции нашему слову «поцелуй» соответствовало восемь различных слов. Существовала тщательная градация видов любви. Обобщающее слово — важный этап развития языка, но оно не должно уничтожать разнообразие, а лишь вносить иерархию. Человек придумывает много слов для описания того, что его по-настоящему волнует. Мы можем наверняка утверждать, что эллинов волновали поцелуи. А наших современников больше волнуют автомобили и деньги. Но всегда существует и обратная связь. Богатые чувства немыслимы без умения их выразить. Иначе им просто не на чем обосноваться. Непонятые, неосмысленные, они никогда не дадут полноты и отточенности переживаний — и это зерно будущих конфликтов между эмоциональной и рациональной сторонами жизни. Надо иметь материал, те кирпичики, с помощью которых происходит осмысление, — слова.
Подобно тому как «широта выбора генетических сочетаний обеспечивала бесконечность жизни без вырождения, то есть беспредельное восхождение человечества», многообразие словарного запаса обеспечивает и развивает тонкость переживаний. Выбор слов велик, но нет и невротической болтовни, каждое слово веско и ценно, словно редкоземельный элемент.
Язык — своеобразная «тень» общества, потому что это главное средство общения. Насыщенная энергетичная жизнь людей ЭВР явилась твёрдым основанием для богатства и разнообразия языковых структур. Со временем происходило и обратное воздействие: языковой потенциал повышал и утоньшал впечатлительность, увеличивал осязаемость и ясность эмоциональной жизни, что влекло за собой обязательную необходимость ещё большего физического совершенства, дабы избежать ухода в мир собственных переживаний и инфантильности восприятия внешнего мира. Мощный, здоровый организм никогда не позволит человеку потерять интерес к окружающему, это своеобразная антенна, принимающая всё усиливающийся поток сигналов — материал для эмоций. Так закольцованы в единый процесс вроде бы совершенно различные стороны жизни. Всем знакомы песочные часы — символ стягивания каналов, насильственный застой массы песчинок. Физическое, эмоциональное и ментальное кольца в человеке должны соответствовать друг другу во избежание перекоса развития и искажения картины мира. Только свободный обмен энергиями рождает быстрое продвижение вперёд. Оттого неудивительно, что даже по сравнению с людьми «Туманности Андромеды» люди «Часа Быка» внешне ещё более совершенны. Это показано отчётливо на примере двух выдающихся женщин — Веды и Фай: «Фай Родис отражала ещё одну ступень повышения энергии и универсальности человека, сознательно вырабатываемой в обществе, избегающем гибельной специализации». Физической мощи Родис удивляется и скульптор Гахден, а она ему отвечает чеканной формулировкой: «Чтобы стать матерью, я должна по сложению быть амфорой мыслящей жизни, иначе я искалечу ребёнка. Чтобы вынести нагрузку трудных дел, ибо только в них живёшь полно, мы должны быть сильными, особенно наши мужчины. Чтобы воспринимать мир во всей его красочности и глубине, надо обладать острыми чувствами».
Высшая ступень классической йоги — раджа-йога. Это йога психической силы, непоколебимости внутреннего мира, полного самообладания, сочетающегося с высшим знанием и глубоким состраданием к несовершенному миру. Ефремов подчёркивал: Фай Родис — раджа-йог.
Любое действие должно сопровождаться убеждённостью в его правильности, проистекающей из знания, а также полным бесстрашием, которое исключает половинчатость поступков. Но такое бесстрашие может покоиться лишь на полноте знания и чутком самоконтроле в отличие от бесстрашия прошлого, основой которого была, как правило, тупая нервная система. Качества прошлого должны переплавиться в тигле времени, дабы стать практическим мерилом для будущего.
Человек, вынужденный исполнять законы, которые намерен разрушить, тотчас сталкивается с тем, что должен скрывать свои планы и, следовательно, обманывать. Земляне, для которых ложь непереносима, оказываются в тупике. Они понимают, что вынуждены запрашивать разрешение у тех, кого так или иначе собираются лишить власти. Им отказывают. Возникают варианты. Два крайних пути совершенно неприемлемы: садиться, несмотря на запрет (то есть сразу нарушать этику взаимоотношений грубым насилием), и лететь обратно (но какой тогда смысл в труднейшем перелёте?); третий путь оставляет вопрос открытым: любой ценой добиваться официального разрешения на посадку (но сразу встаёт вопрос о соотношении цели и средств).
Происходит первое столкновение Фай Родис и Чойо Чагаса, являющихся олицетворениями принципиально различных способов мировосприятия и, соответственно, отношения к людям, обществу и власти.
Заранее предполагающая отрицательный ответ, Фай Родис умело разыгрывает подготовленное представление. Её спутники только оказались перед фактом отказа, а она уже отводит лобовое неприятие давно забытыми дипломатическими трюками. Однако реакция щепетильных землян оказалась бурной. Выйти за пределы своего времени оказалось непросто даже для них. Мы видим эмоциональное неприятие малейшей лжи частью землян. Другие, кто сосредоточил своё внимание на цели, наоборот, поддержали поступок. Мента Кор сказала, что соотношение добра и зла абсолютно в мере, а не в прямом сравнении. А это компетенция высшего разума, мудрости.
Фай Родис — уникальная женщина в мировой литературе. Ефремов доверил ей представлять человечество в невероятно сложной и деликатной миссии, да и другие женщины «Тёмного Пламени» сыграли гораздо большую роль на планете, нежели мужчины. Грубому ограниченному началу ян ноосферы Торманса в романе противопоставлено обаяние, такт и бездонная интуиция женственности начала инь. Это не случайно и с точки зрения развития всей нашей цивилизации имеет огромную важность. Именно с женщиной Ефремов связывал свои надежды на лучшее будущее. Эпохой Матери Мира называли грядущее Рерихи. Подчеркнём: на Тормансе мы видим деструктивный ян, на Земле — конструктивный инь. (Ситуация могла бы быть и обратной, и чрезвычайно интересно смоделировать инверсию: гармоничный ян против искажённого инь).
Ефремовские героини оказываются в мире, где женщина угнетена и где её привыкли воспринимать — в лучшем случае — в качестве украшения самоуверенной власти больших и малых владык. Это придаёт встречам предводительницы экспедиции и диктатора планеты особый подтекст и особое напряжение. Нетрудно увидеть развитие событий, если бы переговоры велись суровым Гриф Рифтом.
Чойо Чагас вынужден разговаривать с гостьей и терпеть её речи. Родис выступает в качестве давно подавленной атрофировавшейся совести диктатора. Фактически, разговаривая с ней, он разговаривает с тем высшим, что изначально закладывается в каждого человека и может быть выявлено в соответствующих условиях. И это его тревожит и ранит.
Абсолютная прямота и желание говорить только о сути рождают и первую фразу Фай при знакомстве с женой владыки Янтре Яхах. «Не обманывайте себя, — негромко сказала она, — вы, бесспорно, красивы, но прекраснее всех быть не можете, как и никто во вселенной. Оттенки красоты бесконечно различны — в этом богатство мира».
Вместе с тем землянка не надменна и не стремится к превосходству. Именно это порождает невразумительные реакции тех, кто начинает противостоять ей. Янтре Яхах яростно обвиняет её в непристойности и соблазнении, исходя из типической для извращённого инь модели отношений с мужчинами. Таков «Час Быка», где каждый эпизод — повод к размышлению. Чем определяется наличие непристойности — мнением окружающих или внутренней мотивацией?
Знакомство с Таэлем — шаг к человечеству Торманса. Умный «джи» сразу уловил сердцевинное: «Нечто нечеловеческое исходило от сияния её широко раскрытых зелёных глаз под прямой чертой бровей. Она смотрела как бы сквозь него в беспредельные, ей одной ведомые дали. Тормансианин сразу понял, что это дочь мира, не ограниченного одной планетой, открытого просторам вселенной».
Для Таэля непросто понять суть выражения «общественная дисциплина» как умения сдерживать себя, не мешая другим людям. В советское время такая дисциплина утверждалась хотя бы декларативно, как необходимое социализму качество, и к этому можно было апеллировать. Сейчас уже выросло поколение тех, кого поп-культура с детства учила разнузданности и эгоизму. Норма уже не просто бытовое хамство, а истерические угрозы и мерзкие пожелания в ответ на элементарные просьбы отнестись с вниманием к нуждам окружающих. Ставшая обыденной мутная, полная издёвок и изворотливых оскорблений речь современности парализует и отравляет доброго человека. И никаких способов противодействия, кроме бесперспективного грубого насилия, не осталось...
Мы постоянно сталкиваемся с противоречием между действительностью и очевидностью. Символ этого противоречия на Земле — отлёт «Тёмного Пламени», показавшийся многим неприятным бегством из-за неготовности в полной мере видеть суть вещей, — разворачивается на Тормансе чередой нестандартных ситуаций. Фактически очевидность оказывается той поверхностной адаптацией, которая губила многие виды животных при изменении условий существования. Очевидность бросается в глаза, тащит по колее привычных реакций на давно знакомые вещи. Но вот резко меняется «точка сборки» — и старые наработки становятся камнем на шее, если человек вовремя не сбрасывает с себя их притягательную, но ложную простоту. Часто необычность отторгается нами только потому, что нет навыка её восприятия и нет понимания необходимости большой работы для этого.
Что касается самих тормансиан, то они почти целиком оказывались во власти привычной для них очевидности. Ефремов, описывая их восприятие землян, с абсолютной точностью предвосхитил восприятие выписанного им самим мира нашими современниками, в том числе и большинством тех, кто в целом относится к его творчеству благожелательно. Вспомним: «Земляне сначала показались жителям Ян-Ях слишком серьёзными и сосредоточенными. Их немногословие, нелюбовь к остротам и полное неприятие всякого шутовства, постоянная занятость и сдержанное выражение чувств в глазах болтливых, нетерпеливых, психически нетренированных тормансиан казались скучными, лишёнными подлинно человеческого содержания.
Лишь потом жители Ян-Ях поняли, что эти люди полны беспечной весёлости, порождённой не легкомыслием и невежеством, а сознанием собственной силы и неослабной заботы всего человечества. Простота и искренность землян основывались на глубочайшем сознании ответственности за каждый поступок и на тонкой гармонии индивидуальности, усилиями тысяч поколений приведённой в соответствие с обществом и природой».
Это «потом» никак не наступит по отношению к героям Ивана Антоновича в нашем мире. Постоянны упрёки к его персонажам в самомнении, бездушности из-за отсутствия иронии, любовных и ранговых интриг. То, что автор открыто прописал такую реакцию и объяснил её корни, никоим образом не помогает понять себя таким людям, но просто игнорируется. Страсть современного человека заклеймить всё непохожее на него самого как ненатуральное и вредное немногим лучше культурной ограниченности Древнего мира или Средневековья. При этом происходит чёткий отбор Стрелы Аримана — отбрасывается всё, что структурирует человеческую индивидуальность, выстраивает её на пути к знанию и красоте.
Однозначность и панорамность картин ноосферного коммунизма, показанных тормансианам, исключали обман и потрясли даже олигархов. В мире Ефремова почти за семь тысяч лет до этого фараон Хафра со столь же смешанными чувствами слушал повествование Баурджеда. Но кольцо времени должно быть разомкнуто. Мир к пятому тысячелетию изменился. Искусственность величия владык и смехотворность их претензий совершенно непроизвольно, но с предельной ясностью высветились перед каждым. Помните притчу о том, как холодный Ветер не смог сорвать одежду с путника, а только заставил его ожесточённо кутаться, а Солнце обогрело человека и тот раскрылся сам? Так ветер жёстких начальных условий Фай Родис заставил владык торопливо изобретать средства нейтрализации неожиданной угрозы, но солнце увиденной земной жизни проникло в самые глубины их естества...
Трое землян попали в беду. Жестокий инфернальный выбор проверил на прочность искренность их устремлений и одновременно поставил их в зависимое положение от Чойо Ча-гаса. Который, конечно, не преминул им воспользоваться. Проницательная Родис почуяла неладное, но владыка сумел усыпить её бдительность.
Уже много позже, когда Чагас узнал о нарушении его запрета на показ земной жизни простым людям, произошёл ещё один знаменательный разговор. В нём Фай заявляет жёстко: «Когда в Великом Кольце обнаруживают государство, закрывающее своим людям путь к знанию, то такое государство разрушают. Это единственный случай, дающий право на прямое вмешательство в дела чужой планеты». Позиция олигархии Торманса целиком подпадает под этот случай, и её представителям дико слушать странные речи космических гостей:
«— Нет выше радости для человека, чем отдавать и помогать, поймите же!
Она держала перед лицом сцепленные в порыве руки и замерла в полушаге от Чойо Чагаса, наклоняясь вперёд, как воспитательница или мать тупого ребёнка».
Диктатор изо всех сил пытается раскачать невозмутимость гостьи, раз за разом одерживающей над ним победы в психологических поединках. Всякий раз его удар либо проваливается в пустоту, либо натыкается на стену высшего самообладания. Даже имея право первого хода (молчаливо предполагалось, что темы бесед выбирает он сам), Чойо Чагас вынужден кружить, как хищный зверь, в поисках уязвимой точки. Но эти попытки всё более раскрывают его самого...
Родис не играет с владыкой, у неё иные цели. Она неуязвима, потому что ей нечего таить, любую мысль она бесстрашно доводит до логического завершения. Она неуязвима, потому что цельно проживает все чувства, и особенно — сострадание к людям и желание им помогать. Наиболее открытого и чуткого — Таэля — такая цельность покоряет полностью, но... «сияющие, как у всех землян, сказочные зелёные очи жительницы Земли под внешней ласковостью таили непоколебимую отвагу и бдительность, стояли на страже её внутреннего мира». Фай пытается рассказать инженеру основы гендерной этики Земли: «Любовь у нас только в совместном пути. Иначе это лишь физическая страсть, которая реализуется и проходит, исполнив своё назначение. Периоды её бывают не часто, потому что требуют такого подъёма чувств и напряжения сил, что для неравного партнёра представляют смертельную опасность».
Но явление такой женщины поразило не только Таэля. Сам Чойо Чагас постепенно попадал под её обаяние и ничего не мог с этим поделать. Но, пытаясь остаться хозяином положения, совершал типическую для Торманса ошибку. «Не думаю, что эта холодная, весёлая и самонадеянная дочь Земли будет столь же хорошей любовницей, как моя Эр Во-Биа...» На самом деле физическая любовь такой женщины, как Родис, убила бы его ожогом нестерпимого наслаждения. Угадывать змеящиеся извивы желаний господина, льстить и ублажать его самолюбие — в этом неизменный рефрен патриархального взаимодействия мужчины и женщины. Сотворчество равных, дающее высшее наслаждение в эросе, недостижимо для искривлённой страсти к стяжательству. Но тот факт, что, несмотря ни на что, владыка очаровывается гостьей, доказывает, что речь идёт не просто о разных типах гендерного взаимодействия, но о тяге всякого человеческого существа к подлинно прекрасному. Особенно когда речь идёт об эросе.
Чойо Чагас околдован не только внешностью Фай. Энергия бесстрашной чистоты её такта и обаяния мало-помалу проникла в тщательно скрываемые трещины его неизбежно ущербного внутреннего мира. В результате парадоксального взаимодействия этих энергий он придумал сложный компромисс, сочетающий, на его взгляд, интересы всех сторон. Он предложил Родис стать матерью своего ребёнка, утверждая, что сделает его наследником. Но компромиссы в любви невозможны. Проявление потайных струн души диктатора вызвало к жизни фундаментальное объяснение, лежащее далеко за рамками социологии или психологии личности: «Все предрассудки, стереотипы и присущий человеку консерватизм мышления властвуют над высшим человеком в государстве. Мысли, думы, мечты, идеи, образы накапливаются в человечестве и незримо присутствуют с нами, воздействуя тысячелетия на ряд поколений. Наряду со светлыми образами учителей, творцов красоты, рыцарей короля Артура или русских богатырей были созданы тёмной фантазией демоны-убийцы, сатанинские женщины и садисты. Существуя в виде закрепившихся клише, мысленных форм в ноосфере, они могли создавать не только галлюцинации, но порождать и реальные результаты, воздействуя через психику на поведение людей. Очистка ноосферы от лжи, садизма, маниакально-злобных идей стоила огромных трудов человечеству Земли. Здесь, у вас, я физически чувствую колючую ноосферу грубости и озлобления».
Мы видим ефремовское понимание ноосферы в её становлении. Главное для историка ЭВР — история духовных ценностей, процессы перестройки сознания и структура ноосферы.
Земляне знают о простой и ясной истине, гласящей: «В плохо устроенном обществе человек или должен развивать в себе крепкую, бесстрашную психику, служащую самозащитой, или, что бывает гораздо чаще, надеяться только на внешнюю опору — бога». В итоге получалось, что «жизнь Земли самим своим существованием оказывалась враждебной строю Торманса». Фай Родис констатирует: количество горя на планете превосходит радость в 15—18 раз. Погружение в искажённую реальность, вековая жизнь в мутной ноосфере вызывали столь же искажённые реакции на мир, порождали извращённые цели и критерии успеха. Пытаясь разобраться с происходящим и объяснить его сначала для самих себя, а потом и для тормансиан, земляне совершали экскурсы в собственную историю — наше с вами настоящее: «Перед великими достижениями науки и искусства, ума и воображения средний человек в те времена остро чувствовал свою неполноценность. Психологические комплексы униженности и неверия в себя порождали агрессивное стремление выделиться любой ценой. Психологи Земли предсказали неизбежность появления надуманных, нелепых, изломанных форм искусства со всей гаммой переходов от абстрактных попыток неодарённых людей выразить невыразимое до психопатического дробления образов в изображениях и словопотоках литературных произведений. Человек, в массе своей невоспитанный, недисциплинированный, не знающий путей к самоусовершенствованию, старался уйти от непонятных проблем общества и личной жизни. Отсюда стали неизбежны наркотики, из которых наиболее распространён был алкоголь, грохочущая музыка, пустые, шумные игры и массовые зрелища, нескончаемое приобретение дешёвых вещей».
Наиболее контрастным оказался опыт Чеди Даан, поселившейся в семье «кжи». Масса вынесенных ею впечатлений взволновала молодую исследовательницу и привела к доселе неизведанным переживаниям.
«Чеди будто запуталась в сетях неопределённой вины. Она ещё не понимала, что к ней пришла жалость — древнее чувство, теперь так мало знакомое людям Земли. Сострадание, сочувствие, желание помочь владели человеком Эры Встретившихся Рук. Но жалость, которая родится из бессилия отвратить беду, оказалась внове для Чеди Даан и заставила её тревожно осмысливать своё поведение».
Она попыталась сделать это в разговоре с Эвизой Танет. Свидетельницей беседы стала хозяйка дома, молодая тормансианка Цасор.
«Тормансианка стояла, сложив руки, щёки её пылали, а в глазах стояли слёзы.
— Могучая Змея, как прекрасна Эвиза! — сказала она. — Даже сердце замирает, как у маленькой, когда слушала сказку.
— Что же в ней особенного? — улыбнулась Чеди.
— Всё! Ты тоже хороша, но она!.. Только почему она такая жёсткая, почему мало в ней любви и сострадания?»
Это просто потрясающая иллюстрация к современности. Цасор хороший человек, но она высказывает суждения импульсивно и даже в её восхищении остаётся место тяжёлой претензии. Казалось бы: как можно определить меру любви и сострадания в незнакомом человеке (раз) с экрана (два) буквально за несколько минут (три) его беседы с другим человеком (четыре)? да ещё заявлять об этом столь уверенно (пять)? Цасор тут же исправляется, припомнив, что Чеди сама поначалу показалась ей такой же, но для книги это необходимый приём, демонстрирующий, как говорят психологи, завершённость паттерна. В жизни такое отношение, переслоенное замутняющими потоками каждодневности, может тянуться десятилетиями, став штампом сознания. Подметить такое можно, лишь самому пройдя через аналогичные рогатки...
О холодности землян говорят и мужчины Торманса, принимая уравновешенность и сдержанность за отчуждённость, а достоинство за высокомерие и самолюбование.
Отношение к женщине и вопросам пола — пробный камень для любой культуры. Везде, где женщины угнетались, дети могли быть только злобными и жестокими дикарями. Многовековое главенство мужчин сейчас так или иначе завершается. Патриархат, создавший всю современную цивилизацию, исчерпал себя. Однако пережитки, глубоко укоренившиеся в сознании, продолжают жить и воздействовать на новые поколения. Кротость на психически слабой основе лишь поощряет грубость и невежество. А если на этом фоне проявлять дерзость — это немедленно превращается в месть всем мужчинам холодностью и презрением. Таков современный феминизм.
Ефремов понимал великое значение отношений между полами и без ханжества писал об этом. В наше время лицемерное умалчивание сменилось смакованием низостей и порнографией, следовательно, с точки зрения подъёма из инферно ничего не изменилось. Происходящее на основе хилой психофизики, это приводит к искусственности и бесконтрольности переживаний, с одной стороны, и гендерным извращениям — с другой. Владыка Торманса недаром называет Фай Родис Цирцеей и ведьмой.
Для землян всё просто: «Надо научиться быть хозяином своего тела, не подавляя желаний и не подчиняясь им до распущенности». Но у тормансиан это вызывает лишь недоумение: «Разве можно регулировать любовь и страсть?» Им, даже образованным, неимоверно тяжело воспринимать диалектические формулировки гостей с Земли. Для чёрно-белого мира богатство красок — всегда отвлечённость или фантазия. Эвиза Танет в своём выступлении перед врачами старается изо всех сил, чтобы добиться понимания, но краткого результата достигает лишь внешний эффект.
«Я говорила на собрании о двоякой зависимости. Богатство психики — от сильного и здорового тела, которое от многогранной психики насыщено отвагой, стремлениями, неутомимостью и чувственностью. Биохимия человека такова, что требует постоянной алертности мозга на одну пятую часть его мощности, а это поддерживается лишь уровнем кетостеронов — гормонов пола в крови. За это человек расплачивается, выражаясь вашими словами, постоянной эротической остротой чувства. Если тормозить это чувство слишком долго, то возникают нервные надломы и психосдвиги, то внезапное и порабощающее влечение к случайным партнёрам, что в старину у нас звалось несчастной любовью».
Гимн несчастной любви — «Евгений Онегин». Но Пушкин недаром был выдающимся реалистом. Описывая состояние Татьяны Лариной, он краток и исчерпывающе точен в оценке генезиса её чувства к Онегину: «Пришла пора, она влюбилась». Онегин тут удачно подвернулся, не более. Главное — пришла пора, настала юность. А вот романтизация и драматизация несчастных Любовей взрослыми людьми — признак незрелости, и Ефремов это показывает недвусмысленно. И даёт штрихами советы на заметку: «Нет ничего унизительнее и противнее для мужчины, чем женщина, требующая от него невозможного. Женщине оскорбительна необходимость самоограничения, обязанность "спасать любовь", как говорилось встарь. Оба пола должны одинаково серьёзно относиться к сексуальной стороне жизни...»
Эвиза постулирует как безоговорочную данность поразительные для традиционной западной морали вещи — о начальном сексуальном знакомстве каждой пары. Будет или необходимая разрядка, или родится длительное чувство. Но это возможно при условии здоровья, поэтому для нашего времени этика такого уровня в массовом масштабе недоступна, не работает точно так же, как (об этом сказано в «Лезвии бритвы») не пришло ещё время возвращения эллинского отношения к обнажённости. Иначе — профанация, выхолощенность. Следует заметить, что индийские любовные наставления поощряли добрачный секс, но только прежде предписывали юноше и девушке всенепременно обсудить некоторые вопросы — и их было несколько десятков! Философия, экономика, политика, искусство, религия, литература...
Вопрос ревности куда более насущный, и он поднимается во всех произведениях писателя. «Ревнует — значит любит». Расхожая истина, растиражированная миллионнократно. Что может быть привычнее и... нелепее? Казалось бы — так всё просто. Тёмная страсть порабощает, изматывает душу, откуда же на фоне липкого стяжания взяться любви? Давно уже пора признать, что мы имеем дело преимущественно с западным пониманием любви как страсти, светлая сторона которой неотделима от тёмной, а это с точки зрения индийских или китайских любовных трактатов — сущее варварство.
«Высшее счастье человека всегда на краю его сил».
Сравнительно небольшая часть романа посвящена разговору о нарушенной экологии Торманса. Чёткие описания гибнущей природы, сделанные рукой профессионала, — и всего лишь пара-тройка советов по исправлению положения.
Это не случайно.
Планета погибает не сама по себе, её истощение — следствие деятельности людей. Именно в людях кроются все подлинные причины несчастья. Восстановление экологического равновесия на планете не может происходить механически, должны измениться предпосылки нарушений. Центр проблемы — катастрофа нравственная. Недаром Торманс сравнивается с пепелищем опустошённых душ, где «мораль в зависимости от обстоятельств диктуется свыше»...
Ефремов пишет про духовные устои, скрытые у цивилизованного человека в подсознании и сверхсознании3. Но и они могут быть разрушены. «Многообразные страхи, пронизывающие такое общество, аналогичны суеверным страхам, возникавшим в изолированных остатках архаических культур, где ужас перед богами заставлял ограждать себя сложнейшими ритуальными обрядами вместо сознательной ответственности за свои поступки».
Душу надо охранять. Экология души — прежде всего прерогатива искусства. Но земляне и здесь сталкиваются со Стрелой Аримана. Инфернальное искусство, помимо прочих несообразностей, гораздо больше говорит о плохом, чем о хорошем и добром. Патологические, извращённые характеры заполнили страницы бестселлеров, мода на дробный, детальный психологизм привела к нездоровому акценту на теневых сторонах личности. В лабиринтах кричащего фрейдовского натурализма и фасетчатой надэмоциональной абстрактности все светлые черты — цельные по своей природе — чудовищно опошлились, низведённые до примитивности инстинкта моллюска.
Средний человек, атакованный со всех сторон деструктивными изображениями, преподносимыми в качестве «последней правды», оказался морально подавлен, деморализован в буквальном смысле этого слова или превратился в циника. Более того, он склонен верить именно плохому, в чём убеждает его повседневный опыт. Зло в условиях стихийного общества всегда рельефнее и убедительнее. Но, механически отражая действительность, такое искусство создаёт порочный круг, замыкая текущий момент и усугубляя его беспрестанным воспроизводством отжившего.
В глухую и тяжкую атмосферу попадают звездолётчики. Но человек, подвластный ей, не может противостоять злу. Условиям Торманса земляне должны противопоставить невиданное там качество духовного развития.
Конечная степень духовного восхождения в буддизме — нирвана. Это значит, что мудрец вырвался за пределы сансары — круга страдающей и перевоплощающейся жизни, превозмог её своим духовным подвижничеством и вступил в сверхжизнь, полную блаженства. Однако часть подвижников сознательно отказывается от нирваны и с высот достигнутого спускается обратно в наш мир. Ими движет любовь и сострадание к людям. Судьба их, как правило, трагична.
Заглянем внутрь маленькой группы землян с планеты счастья и радости, вслушаемся в пульсацию их сердец и вибрацию нервов. Попытаемся постичь всю глубину инфернальных мучений, в которую они погрузились.
Попытаемся представить себя и на месте тормансиан. Для них эти борения страдающих чистых сердец, принявших в себя яд их отравленной жизни, были таинственной эзотерикой, тем апокрифом, который смогли бы понять лишь единицы из них.
«— Если мы вторгаемся в жизнь Торманса, применяя древние методы — столкновение силы с силой, если мы нисходим до уровня их представлений о жизни и мечте... — Родис умолкла.
— Тем самым принимаем и необходимость жертвы. Так?
— Так, Рифт...»
«У рычагов подъёмника стоял Гриф Рифт. Он задержал металлический локоть Родис, шепнув с непривычной для него мягкостью:
— Фай, помните, я готов всё взять на себя! Я сотру их город с лица планеты и разрою его на глубину километра, чтобы выручить вас!
Фай Родис обняла командира за крепкую шею, привлекла к себе и поцеловала.
— Нет, Гриф, вы никогда не сделаете этого!
В этом "никогда" было столько силы, что суровый звездолётчик покорно наклонил голову...»
Люди ЭВР подобны воплощению своей власти над косной материей — Звездолёту Прямого Луча. Они глядят в сердцевину вещей и процессов, им видна скрытая за кулисами времени развязка.
«Обречённость Родис отгораживает её от меня, а за моей спиной тоже тень смерти...»
Это слова Грифа Рифта. Его сомнения и стремление уйти с планеты далеки от страха или презрения к низшей жизни. Он потерял любимую женщину и, полюбив «женщину, которую невозможно было не любить», понял, что потеряет и её тоже. И не только он, вся мудрая и устроенная Земля потеряет её. И не помогут ни великое знание, ни беззаветная преданность, ни самая пламенная любовь. Нельзя безнаказанно пройти через инферно. В этой фразе — и добровольное принятие закона жертвы, и запрет на возмездие, и тяжкое сомнение Рифта в смысле окружающего мира, убивающего своих лучших детей.
Только знающие могут выбирать свои пути.
Трое землян погибли, пытаясь уйти от обезумевшей толпы в заброшенном городе. Хотя могли рассеять или уничтожить нападавших...
«Руководясь достойными намерениями, я смею всё...» — так Фай обозначает максиму земной этики. Фактически это парафраз известной формулы: «Возлюби Бога и делай, что хочешь».
Вскоре едва не погибает Чеди Даан. Помните? — «Вы? — с безмерным удивлением прошептала Чеди. — За что?»
Молодая социологиня с фиалковыми глазами оказалась погружена в самые непредсказуемые слои инферно, где беда приходит случайно и является привычной. Но нравственная высота девушки столь велика, что убийца вызывает в ней лишь глубочайшее горестное удивление. Самоубийство Шотшека, ощутившего непереносимые по чистоте вибрации духа, показывает Ефремова знатоком, приобщённым к высшим загадкам человеческого бытия. Только человек, понимающий ослепительную силу света, мог так описать звериные мучения прикоснувшегося к этому свету абсолютно неподготовленного существа. На Востоке сказали бы, что мгновенная карма Шотшека есть результат его покушения на святое.
Земляне уже не церемонятся. «Спите! Забудьте!» — властно протягивает ладонь к обнаглевшему чиновнику Вир Норин, а Фай Родис покидает место своего негласного заточения и спешит в больницу. Там раджа-йогиню ждёт суровое испытание.
«Молва о необыкновенной женщине мгновенно разошлась по всему госпиталю. Теперь Фай Родис, как богиню, со всех сторон встречали мольбы и протянутые руки. Окружающее горе навалилось на неё, давя, лишая прежней внутренней свободы. Родис впервые поняла, как далека она ещё от подлинного духовного совершенства. Следствием ничтожества её сил в океане горя неизбежно возникала жалость, отклоняя от главной цели. Её помощь здесь не соответствовала задаче, отныне лежавшей на людях Земли: помощи народу Ян-Ях в уничтожении инфернальной общественной системы целиком и навсегда».
Люди Земли приняли на себя карму тормансианского общества и добровольно стали для него искупительной жертвой. Но жертв оказалось мало...
В жарком споре перед высадкой Тор Лик напоминает, что действительные изменения должны исходить не извне, а изнутри. Любые жертвы будут напрасными, если внутри испорченной системы не созреют семена истины. Человек отзовётся только на то, что будет созвучно ему самому. И если предположить, что человек плох изначально, то самое глубокое воздействие вызовет лишь реакцию отторжения. К счастью, это не так.
«Известно ли вам, что мозг человека обладает замечательной способностью исправлять искажения внешнего мира, не только визуальные, но и мыслительные, возникающие из-за искривления законов природы в неправильно устроенном обществе? Мозг борется с дисторсией, выправляя её в сторону прекрасного, спокойного, доброго. Я говорю, разумеется, о нормальных людях, а не о психопатах с комплексом неполноценности. Разве вам не знакомо, что лица людей издалека всегда красивы, а чужая жизнь, увиденная со стороны, представляется интересной и значительной? Следовательно, в каждом человеке заложены мечты о прекрасном, сформировавшиеся за тысячи поколений, и подсознание ведёт нас сильнее в сторону добра, чем это мы сами думаем».
Фай Родис говорит о поразительных и легко проверяемых фактах, которые совершенно игнорируются теми, кто хотел бы путём заумных рассуждений представить человека как злого невротика, таящего бездны маниакальных импульсов. Подобное знание может стать опорой в запутанном мире своевольного индивидуализма.
«Диалектический парадокс заключается в том, что для построения коммунистического общества необходимо развитие индивидуальности, но не индивидуализма каждого человека».
Толпу взаимно отчуждённых людей непросто преобразить в коллектив единомышленников. Разрыв между толпой и властью непросто заполнить. Оживить мёртвое можно, лишь пробудив сердце и создав критическую массу добра. Для начала необходимы «опорные столбы», возвышающиеся над плоской системой безжизненных механических отношений. Для борьбы с системой надо создавать людей высокой психофизиологической тренировки, безвредных в своём могуществе. Знающая об этой закономерности, Фай Родис предлагает свою помощь лидеру зреющего сопротивления.
Но тот отказывается.
От силы и качества устремления к общему благу зависят индивидуальные силы и духовный уровень человека. Таэль идёт этим путём, имея перед собой живой критерий соизмеримости. Фай Родис, сама напряжённо ищущая ответы на острейшие практические вопросы, попыталась выплавить ответ, создав художественное произведение. Напряжённые до предела творческие силы воплотились в создание картины «Скованная Вера». Зримо представив в символическом изображении предстоящий путь, Родис поняла, что для выхода из инферно важнее не вера, а мера. И неудивительно, что эмоциональная убеждённость Чеди Даан бессознательно послужила прообразом для изображения именно веры, а напряжённая мудрая сосредоточенность олицетворённой меры вызвала к жизни автопортрет.
Не один Гриф Рифт испытывал серьёзные сомнения. Обратим эмоциональный накал переживаний Эвизы в её разговоре с Фай на наше общество. Дети алкоголиков и наркоманов стали привычным явлением. Все мы постоянно сталкиваемся с противоречиями, о которых с горечью говорит Эвиза.
Испорченная психология и генетика не смущают землян. Они понимают, что здоровые гены существовали миллионы лет. Динамика же психических процессов — отнюдь не намертво отлитые сущности. Координировать эти процессы достаточно легко при помощи воспитания и упражнений, если есть осмысленная понятная цель. Однако при отсутствии веры в лучшее будущее цель мельчает и теряется, последним прибежищем человека становится сектантская убеждённость в сверхъестественном. Человек заговаривает самого себя, бессмысленно повторяя шаблонные формулы, перемещает всю свою энергию в самые поверхностные слои психики. Тогда малейшее сомнение в принятой им формуле спасения становится невозможно, потому что это обнажает глубочайшую опустошённость личности.
Ефремов утверждал первостепенную роль творческой, насыщенной фантазии. Насыщение ноосферы светлыми образами — шаг на пути к выходу из инферно.
«Величайшее могущество фантазии! В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря. Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъёма. За ней последовала вторая ступень — совершенствование самого человека, и третья — преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия».
Конечно, речь идёт не об отвлечённом, бездеятельном фантазировании а-ля Манилов. Мечта учёного или художника окрыляет, окутывает резкие грани безжалостного мира чарующей дымкой таящихся возможностей, заставляет понимать, что современное положение вещей не окончательно, что потенциал будущего не исчерпан.
Разговаривая с предводителем тайного общества «Серых Ангелов», Фай Родис вынуждена говорить и о границах самого грубого воздействия, и это тоже, являясь перефразированием Живой Этики, имеет огромное значение для жизненной практики обычного человека: «Нельзя уничтожать зло механически. Никто не может сразу разобраться в оборотной стороне действия. Надо балансировать борьбу так, чтобы от столкновения противоположностей возникало движение к счастью, восхождение к добру».
Отрешение, сосредоточение, познание — три шага к подлинному познанию, к мудрости. Всё это взято Ефремовым из мистических практик Востока, но на самом деле описывает любую качественную работу по преобразованию себя и мира — подобно тому как Сима Металина оказывается, с точки зрения индусов, хатха-йогом высокого уровня. Знающий человек не озлобится в процессе многотрудной борьбы, говорит Фай, потому что тогда потеряют смысл все его прошлые достижения. Это ли не беда современности с её жестокими потрясениями, когда с трудом полученный опыт настолько меняет человека, что уже не может быть плодотворно приложен к реальности?!
Ничего нет более могучего, чем люди, соединённые доверием, пишет Ефремов. Вера, о которой здесь говорится, неотделима от знания. Убеждённость в собственной компетентности может возникнуть только вследствие глубокого знания своих возможностей, иначе это незрелая и опасная эйфория, которую жизнь обрушит, отяготив и озлобив человека. Доверие к другому — следствие общности целей и убеждений, умение видеть и понимать всего человека, а не одну-две поверхностные черты.
Всякое недоумение может быть разрешено исключительно познанием — это одно из центральных представлений философии будущего. Но познание многолико. Прежде всего оно включает в себя историю вопроса. Планировать и строить будущее можно только на основе понимания настоящего. Настоящее же возникло не само по себе, а явилось результатом долгого пути. Знание истории в широком смысле слова, включающее в себя и палеонтологию, геологию и космологию, — обязательно для интеллигентного человека. Как можно говорить о судьбе человека, ничего не зная о нём и его семье? Как можно говорить о судьбе страны, не зная её прошлого? Как можно говорить о судьбе человечества, не зная путей эволюции?
Сочетание различных сторон познания даст целостную картину мира. Уже сейчас мы знаем о фазах существования этносов Гумилёва, циклах солнечной активности Чижевского, экономических ритмах Кондратьева, вертикали Снукса—Панова, открытиях трансперсональной психологии...
Вселенная необъятна. За полвека, прошедшие с первого космического полёта, мы не побывали даже на ближайших планетах — что же говорить о сложностях их освоения! Необходимо отчётливое понимание, что открывающиеся просторы космоса будут доступны ещё не скоро. Прежде чем отправляться путешествовать, надо привести в порядок собственный дом, иначе это будет бегство, подобное бегству предков тормансиан. Всё должно иметь свою цель, всякое достижение не самоценно. Вот почему Фай Родис отказывает высокопоставленному «змееносцу», желающему узнать тайну долгой жизни.
Характерно, что Ефремов, сам будучи замечательным учёным и посвятивший науке будущего столько вдохновенных строк, вкладывает в уста своих героев совершенно особое объяснение роли науки в обществе. Постоянно сталкиваясь с самомнением и косностью в учёном мире, он понимал, что наука должна претерпеть кардинальные изменения, чтобы в полной мере соответствовать своему должному образу. Такая позиция — не противоречие, а твёрдое понимание меры любой увлечённости.
Вспомним первое выступление Вир Норина: «Наука не знает и не может знать всей необъятности мира. И вера в то, что она уже нашла решение всех проблем, приведёт к катастрофе. Так могут думать лишь ослеплённые догматизмом или некритическим энтузиазмом люди... Наука будущего должна стать не верой, а моралью общества, иначе она не заменит полностью религии и останется пустота. Жажда знаний должна заменить жажду поклонения. <...> Даже самые важные научные теории в духовно-моральном отношении находятся на уровне мышления каменного века, если не будут переведены в сознательную мудрость человеческой морали, подобно тому как многие открытия были пророчески предвидены в индийской и китайской древней философии...
Когда-то и у нас на Земле велось множество дискуссий по миллионам вопросов, издавались миллионы книг, в которых люди спорили со своими противниками. В конце концов мы запутались в тонкостях семантики и силлогизмов, в дебрях миллионов философских определений вещей и процессов, сложнейшей вязи математических изысканий. В литературе шёл аналогичный процесс нагромождения изощрённых словесных вывертов, нагромождения пустой, ничего не содержащей формы.
И раздробленное сознание в тенётах этих придуманных лабиринтов породило столь же бессмысленные фантастические творения изобразительного искусства и музыки, где все достоверные черты окружающего мира подверглись чудовищной дисторсии. Добавьте к этому, что шизоидная трещиноватая психика неизбежно отталкивается от реальности, требуя ухода в свой собственный мир, мир порождений больного мозга, и вы поймёте силу этой волны в историческом пути человечества Земли. С тех пор мы опасаемся изощрённых дискуссий и избегаем излишней детализации определений, в общем-то ненужных в быстро изменчивом мире. Мы вернулись к очень древней мудрости, высказанной ещё в индийском эпосе "Махабхарата" несколько тысяч лет назад. Герой Арджуна говорит: "Противоречивыми словами ты меня сбиваешь с толку. Говори лишь о том, чем я могу достигнуть Блага!"».
Разговор не получился. Чтобы уподобиться Арджуне, необходимо смотреть в суть вещей, иметь внутренние силы и готовность увидеть то, от чего непроизвольно отводится взгляд менее мужественного человека.
Мы уже говорили о парадоксах искривлённой психологии. Но трудно промолчать, вспомнив образчики современного «искусства», с полным правом занимающего выставки и целые залы в музеях: груды искорёженной арматуры, бессодержательная мазня на газетной бумаге, рядом с которой, ничем не отличаясь, располагаются подобные же «творения» животных, грубые оковалки камня, претендующие на то, чтобы называться скульптурами...
Разговаривая через несколько дней с самоуверенными физиками, Вир Норин сознательно сбивает спесь с зарвавшихся интеллектуалов, используя ещё более резкие формулировки: «Даже если не требовать истин, основанных на непротиворечивых фактах, наука даже в собственном развитии необъективна, непостоянна и не настолько точна, чтобы взять на себя всестороннее моделирование общества...»
Этот поразительный вызов науке не раз приводил в смущение читателей кажущейся непоследовательностью. Крупный учёный, прославивший науку до того многократно, вдруг резко говорит обратное. Но противоречие мнимо. Отношение к науке своего времени писатель скопировал в роман, говоря о науке тормансианской. Помимо чисто эмоциональных личных моментов («Взять пулемёт, встать у выхода из Академии наук и решать вопрос персонально» — так порой говаривал Иван Антонович), писатель понимал, что наука — лишь один из путей познания мира.
Человек, неспособный понимать мир без дорогостоящих экспериментов и стерильных лабораторий, не может помочь в гуманном обустройстве жизни. Спираль познания должна скручиваться, неизбежно приводя к единству качества при необъятном разнообразии количества. Умение наблюдать и тонко чувствовать окружающее — основа для овладения любой специальностью.
Лишь в конце Вир Норин говорит о том, о чём надо было, судя по всему, говорить с самого начала — об изменениях психологии мировосприятия, от которого зависит выбор целей, средств исследования и готовность осознавать те или иные факты. Он проводит прямую аналогию между психофизической мощью познающего и возможностью составить адекватную картину мироздания. Есть определённый рубеж познания, для преодоления коего требуются особые условия внутреннего развития. Экстравертное исследование, характерное для западной науки, должно быть дополнено интроспективным методом Востока. Это не означает отвлечённых размышлений и созерцаний, это означает непременное овладение гигантскими ресурсами психики, развитие экстрасенсорики.
«Лишь когда человек смог преодолеть инфернальные круги и понял, что нет замкнутости, а есть разворачивающийся в бесконечность геликоид, тогда он, по выражению индийского мудреца, раскрыл свои лебединые крылья поверх бурного бега времён над сапфирным озером вечности...»
Ефремов подчёркивает: естественное пробуждение экстрасенсорики возможно только до кондиционирования человека системой устоявшихся взглядов — то есть Матрицей, мифом. А дальше человек ведёт жизнь дваждырождённого (вспоминается роман Д.В. Морозова «Дваждырождённые»), глядя в суть вещей и процессов, буквально реализуя знаменитый призыв Козьмы Пруткова зрить в корень.
Любое достижение — лишь надстройка. Базис покоится в самом человеке. Запомним и мы: мир — не комната. Упрямое стремление найти в науке подтверждение ограниченным представлениям о жизни — следствие психологической незрелости. Думать о беспредельных просторах мира и радоваться им — значит принимать участие в сотрудничестве с мирозданием.
Если человек прямо из сауны отправится гулять в тридцатиградусный мороз, то он серьёзно рискует своим физическим здоровьем. Если дирижёр или композитор пойдёт работать на стройку, где жуткие механические звуки молотов, пил и моторов заменят ему виолончель, рояль или арфу, он рискует здоровьем психическим. Но если честный и добрый человек идёт увещевать бандитов и отморозков, то он рискует жизнью.
Слишком велика разность потенциалов.
Недаром астронавигатор Вир Норин, изумляясь нечеловеческим условиям в местных больницах, ёмко обобщает причины существующего положения дел: «...Люди Ян-Ях не подобны туго натянутым струнам, как мы, земляне, и легче переносят инфернальные условия. У них нет другого выхода. Мы бы очень скоро расплатились здесь за нашу быстроту реакций, напряжённость чувств и нагрузку памяти».
И, несмотря на это, тот же Вир Норин добровольно включается в карму планеты, ответив на любовь тормансианской девушки Сю-Ан-Те4. Хотя, как раздумывала Фай Родис, по закону внезапных поворотов это может быть по-своему логично у неодолимых преград.
Земляне трезвы в своих оценках. Они понимают, что Вир Норин проживёт в условиях планеты мучений от силы год-два и погибнет. Понимает это и сам Вир Норин. Но решения своего не меняет.
Тучи сгущаются над пришельцами. Земляне стали катализатором медленно назревавших событий и невольно пробудили защитные механизмы, свойственные всякой системе. И в этом тоже была своя предсказуемая, но неотвратимая диалектика. Врачуя планету от нравственной чумы, они были защищены от заражения своей моральной чистотой и знанием. Они знали меру, и сострадание их было действенно. Но весь смысл миссии заставил их сознательно нарушить известную истину, что «никакие условия, мольбы и договоры с бандитами невозможны». Из-за этого они остались уязвимы физически, и система лжи, предательства и невежества нанесла свой главный ответный удар...
Земляне стали вождями, вестниками Иерархии Братства (Великого Кольца), разомкнувшими инфернальную опухоль плоского безгранья Торманса энергией сверхсистемы. Любопытно и то, что именно в приобщении (причащении) к новой энергии фактически увидел писатель путь для тормансиан. Никакой самоорганизации ведь у них и в помине не было и Серые Ангелы не в счёт, как всякая закрытая подсистема внутри системы. Тут получается следующее: или Ефремов — наивный человек, полагающий, что можно за несколько месяцев/ лет организовать революцию в столь гипнабельном обществе с развитым карательно-репрессивным аппаратом; или же он — провидец, знающий мощь потока, идущего сверху...
Фай погибла, запретив мстить за себя.
Нельзя безнаказанно пройти через инферно.
«Если уж находиться в инферно, сознавая его и невозможность выхода для отдельного человека из-за длительности процесса, то это имеет смысл лишь для того, чтобы помогать его уничтожению, следовательно, помогать другим, делая добро, создавая прекрасное, распространяя знание.
Иначе какой же смысл в жизни?»
Примечания
1. Время действия основной части романа происходит «в год лошади синего цикла 51-го круга» — это 4030 год. Пролог и Эпилог, как указано в тексте, описывают события спустя 130 лет.
2. Ефремов использовал в романе календарь Калачакры, отсчёт которого начинается с 1027 года.
3. Представление о сверхсознании ввёл в психологию Р. Ассаджоли в своей концепции психосинтеза. О знакомстве Ефремова с его работами ничего не известно.
4. Прообразом Сю-Те послужила Таисия Иосифовна Ефремова, а звездолётчику Вир Норину Иван Антонович, как нетрудно заметить, подарил многие свои мысли и переживания.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
